Встреча

Рассказ в стихах

Посвящается А.Фету

❉❉❉❉

1.

Опять Москва, — опять былая

Мелькает жизнь передо мной,

Однообразная, пустая,

Но даже в пустоте самой

Хандры глубоко безотрадной

В себе таящая залог —

Хандры, которой русский бог

Души, до жизни слишком жадной,

Порывы дерзкие сковал, —

Зачем? Он лучше, верно, знал,

Предвидя гордую замашку

Жить чересчур уж нараспашку,

Перехвативши налету

И пережив почти за даром,

Что братья старшие в поту

Чела, с терпением и жаром,

Века трудились добывать,

… … … …

2.

Одни верхушки, как известно,

Достались нам от стран чужих.

И что же делать? Стало тесно

Нам в гранях, ими отлитых.

Мы переходим эти грани,

Но не уставши, как они:

От их борьбы, от их страданий

Мы взяли следствие одни.

И русский ум понять не может,

Что их и мучит, и тревожит,

Чего им рушить слишком жаль…

Ему, стоящему на гранях,

С желаньем жизни, с мощью в дланях,

Ясней неведомая даль,

И видит он орлиным оком

В своём грядущем недалеком

Мету совсем иной борьбы —

Иракла новые столбы.

3.

Теперь же — зритель равнодушный

Паденья старых пирамид —

С зевотой праздною и скучной

На мир с просонья он глядит,

Как сидень Муромец, от скуки

Лежит да ждёт, сложивши руки…

Зачем лежит? чего он ждёт?

То знает бог… Он воззовёт

К работе спящий дух народа,

Когда урочный час придёт!

Недаром царственного рода

Скалы недвижней в нём оплот…

Недаром бдят неспящим оком

Над ним преемники Петра! —

Придёт та славная пора,

Когда в их подвиге высоком

Заветы господа поймёт

Избранный господом народ!

4.

И пусть покамест он зевает,

В затылке роется подчас,

Хандрит, лениво протирает

Спросонья пару мутных глаз.

Так много сил под ленью праздной

Затаено, как клад, лежит,

И в той хандре однообразной

Залог грядущего сокрыт,

И в песни грустно-полусонной,

Ленивой, вялой, монотонной

Порыв размашисто-живой

Сверкает молнией порой.

То жажда лесу, вольной воли,

Размеров новых бытия —

Та песнь, о родина моя,

Предчувствие великой доли!..

Проснёшься ты, — твой час пробьёт,

Избранный господом народ!

5.

С тебя спадут оковы лени,

Сонливость праздной пустоты;

Вождём племён и поколений

К высокой цели встанешь ты.

И просияет светом око,

Зане, кто зрак раба принял,

Тебя над царствами высоко,

О Русь, поставить предызбрал.

И воспарит орёл державный,

……………

6.

Но в срок великого призванья,

Всё так же степь свою любя,

Ты помянешь, народ избранья,

Хандру, вскормившую тебя,

Как нянька старая, бывало…

Ты скажешь: «Добрая хандра

За мною по пятам бежала,

Гнала, бывало со двора

В цыганский табор, в степь родную

Иль в европейский Вавилон,

Размыкать грусть-кручину злую,

Рассеять неотвязный сон».

Тогда тебе хандры старинной,

Быть может, будет даже жаль —

Так степняка берёт печаль

По стороне своей пустынной;

Так первый я — люблю хандру

И, вероятно, с ней умру.

7.

Люблю хандру, люблю Москву я,

Хотел бы снова целый день

Лежать с сигарою, тоскуя,

Браня родную нашу лень;

Или, без дела и без цели,

Пуститься рыскать по домам,

Где все мне страшно надоели,

Где надоел я страшно сам

И где, приличную осанку

Принявши, с повестью в устах

О политических делах,

Всегда прочтённых на изнанку,

Меня встречали… или вкось

И вкривь — о вечном Nichts и Alles

Решали споры. Так велось

В Москве, бывало, — но остались

В ней, вероятно, скука та ж,

Вопросы те же, та же блажь.

8.

Опять проходят предо мною

Теней китайских длинный ряд,

И снова брошен я хандрою

На театральный маскарад.

Театр кончается: лакеи,

Толчками все разбужены,

Ленивы, вялы и сонны,

Ругая барские затеи,

Тихонько в двери лож глядят

И карт засаленных колоды

В ливреи прячут… Переходы

И лестницы уже кипят

Толпой, бегущею заране

Ко входу выбираться, — она

Уж насладилася сполна

И только щупает в кармане,

Еще ль футляр покамест цел

Или сосед его поддел?

9.

А между тем на сцене шумно

Роберта-Дьявола гремит

Три»о последнее: кипит

Страданием, тоской безумной,

Борьбою страшной… Вот и (он),

Проклятьем неба поражен

И величав, как образ медный,

Стоит недвижимый и бледный,

И, словно вопль, несется звук:

Gieb mir mein Kind, mein Kind zuruck!

И я… как прежде, я внимаю

С невольной дрожью звукам тем

И, снова полон, болен, нем,

Рукою трепетной сжимаю

Другую руку… И готов

Опять лететь в твои объятья —

Ты, с кем мы долго были братья,

Певец хандры, певец снегов!..

10.

О, где бы ни был ты и что бы

С тобою ни было, но нам,

Я твердо верю, пополам

Пришлось на часть душевной злобы,

Разубеждения в себе,

Вражды ко псам святого храма,

И, знаю, веришь ты борьбе

И добродетели Бертрама,

Как в годы прежние… И пусть

Нас разделили эти годы,

Но в час, когда больная грусть

Про светлые мечты свободы

Напомнит нам, я знаю, вновь

Тогда явится перед нами

Былая, общая любовь

С ее прозрачными чертами,

С сияньем девственным чела,

Чиста, как луч, как луч, светла!

11.

Но вот раздался хор финальный,

Его не слушает никто,

Пустеют ложи; занято

Вниманье знати театральной

Совсем не хором: бал большой

В известном доме; торопливо

Спешат кареты все домой

Иль подвигаются лениво.

Пустеет кресел первый ряд,

Но страшно прочие шумят…

Стоят у рампы бертрамисты

И не жалеют бедных рук,

И вновь усталого артиста

Зовет их хлопанье и стук,

И вас (о страшная измена!)

Вас, петербургская Елена,

С восторгом не один зовет

Московской сцены патриот.

12.

О да! Склонился перед вами,

Искусством дивным увлечен,

Патриотизм; он был смешон,

Как это знаете вы сами.

Пред вами в страх и строгий суд

Парижа пал — …

Так что же вам до черни праздной,

До местных жалких всех причуд?

Когда, волшебница, в Жизели

Эфирным духом вы летели

Или Еленою — змеей

Вились с вакхническим забвеньем,

Своей изваянной рукой

Зовя Роберта к наслажденьям,

То с замирающей тоской,

То с диким страсти упоеньем, —

Вы были жрицей! Что для вас

Нетрезвой черни праздный глас?

13.

Смолкают крики постепенно,

Всё тихо в зале, убрались

И бертрамисты, но мгновенно

От кресел очищают низ,

Партер сливается со сценой,

Театр не тот уж вовсе стал —

И декораций переменой

Он обращен в громадный зал,

И отовсюду облит светом,

И самый пол его простой,

Хоть не совсем глядит паркетом,

Но всё же легкою ногой

По нем скользить, хоть в польке шумной,

Сумеют дамы… Но увы!

Не знать красавицам Москвы

Парижа оргии безумной.

… … … … .

… … … … .

14.

Уж полночь било… масок мало,

Зато — довольно много шляп…

Вот он, цыганский запевало

И атаман — son nom m»echappe.

Одно я знаю: все именье

Давно растратив на цыган,

Давно уж на чужой карман

Живет, по общему он мненью;

А вот — философ и поэт

В кафтане, в мурмолке старинной…

С физиономиею длинной,

Иссохший весь во цвете лет,

И целомудренный, и чинный…

Но здесь ему какая стать?

Увы — он ходит наблюдать:

Забавы умственной, невинной

Пришел искать он на балу,

И для того засел в углу.

15.

Вот гегелист — филистер вечный,

Славянофилов лютый враг,

С готовой речью на устах,

Как Nichts и Alles бесконечной,

В которой четверть лишь ему

Ясна немного самому.

А вот — глава славянофилов

Евтихий Стахьевич Панфилов,

С славянски-страшною ногой,

Со ртом кривым, с подбитым глазом,

И весь как бы одной чертой

Намазан русским богомазом.

С ним рядом маленький идет

Московский мистик, пожимая

Ему десницу, наперед

Перчатку, впрочем, надевая…

Но это кто, как властелин,

Перед толпой прошел один?

❉❉❉❉

Категории стихотворения ✍Аполлон Григорьев: Встреча