Милорду, моему пуделю

Тебя, Милорд! воспеть хочу;

Ты графской славной сын породы.

Встань, Диоген! зажги свечу

И просвети ты в том народы,

Что верности и дружбы нет

На свете более собачей.

Воззри, брехав на мир ходячей:

Как бочку ты, так кабинет

Стрежет мой циник без измены,

Храня в нем книги, письма, стены.

К тебе как древле, днесь к нему

Коль вшел бы мира победитель

И, принеся в конуру тьму,

Его был гордый вопроситель:

Чего себе желает в дар?

То, гриву дыбом, как щетину,

Подняв, ощеря, харю львину,

Как ты он громко б заворчал:

«Прочь! прочь! и солнечна зениту

Не тми писать стихи пииту».

Ты шерстью бел, Милорд, умом,

Подлогу нет в тебе ни духу;

Ты раб, а в смысле друг прямом

И струсишь разве от обуху;

Ласкаешься ты к тем всегда,

Меня кто непритворно любит;

А кто мне враг иль лесть мне трубит,

Ты тех кусаешь иногда.

Ты камердинер на догадки:

Мне носишь шляпу, трость, перчатки.

Осанист, взрачен, смотришь львом,

Подобно гордому вельможе;

Обмыт, расчесан, обелен,

Прекрасен и в мохнатой роже.

Велик, кудряв, удал собой:

Как иней — белыми бровями,

Как сокол — черными глазами,

Как туз таможенный какой,

В очках магистер знаменитой,

А паче где ты волокитой.

Бываешь часто сзади гол,

Обрит до тела ты нагого;

Но как ни будь кто сколько зол,

Не может на тебя другого

Пороку взвесть и трубочист,

Который всех собой марает,

Что вид твой мота лишь являет,

Который сзади уже чист

Имением своим богатым,

Но виден лишь с лица хохлатым.

О! сколь завистников в судьбе

Твоей и в жребьи столь счастливом,

Когда отвсюду нимф к тебе

Ведут, — и ты во прихотливом

Твоем желаньи, как султан,

Насытясь мяс из рук пашинских,

С млеком левантских питий, хинских,

Почить ложишься на диван:

Ты равен тут уж сибариту,

Породой, счастьем отмениту.

Он сладко ест, и пьет, и спит,

Курит и весь свой век зевает,

Тем больше в свете знаменит,

Чем больше в неге утопает.

Но нет: его ты лучше тем,

Что доброхотам благодарен,

Не зол на вышке, не коварен,

Не подл внизу ни перед кем.

И на ворон хоть лаешь черных,

Но друг своих и кошек белых.

Заносчив, правда, ты, Милорд!

Но будь блажен, о пес почтенный!

И по достоинству тем горд,

Что страж ты добр хозяйских верный.

Как редко в нынешний то век!

В плену стеснен быв жаждой, гладом,

Прервав ты цепь, бежал всем градом,

Как твердый отчич, человек,

Что на дары ничьи не падок,

И лег на одр свой без оглядок.

Весьма ты сметлив на порок,

И, зря просителей бумаги,

Ко мне в мой приносивших толк,

Средь дельной иль пустой отваги

Берешь листы ты с полу вдруг,

Приносишь мне ради прочтенья

И, требуя в тот миг решенья,

Мой лаем беспокоишь дух.

Ах! Если б все так были рьяны,

Когда б лезть аа умом в карманы?

Отважный, дерзкий водолаз,

И рубль ты сыщешь бездн в средине.

Еще бы более проказ

Узрели мы фортуны в сыне,

Когда бы только он имел

Твое чутье и плавать лапы:

Он сорвал бы с британцев шляпы

И вмиг их златом овладел,

На брег из моря вышед с дракой,

И был всех больше б забиякой.

О славный, редкий пудель мой,

Кобель великий, хан собачий,

Что истинно ты есть герой,

Того и самый злой подьячий

Уже не в силах омрачать:

Ты добр, — смешишь детей игривых.

Ты храбр, — страшишь людей трусливых.

Учтив, — бежишь меня встречать.

Премудр, — в философы годишься,

Стрельбы и Дурака’ тулишься.

Велик, могущ и толст Дурак,

А всем пословица известна,

Что с сильным, с богачом никак

Ни брань, ни драка не совместна,

То как избавиться хлопот?

Как сладить со слоновьей мочью?

С башкой упругой, мозгом тощью?

Бежать поджавши куда хвост?

Так ты, чтобы не быть в накладе,

Ушел — и счастлив в Альдораде.

Блажен, тебе теперь тепло,

Живешь в спокойстве и в прохладе,

А если иногда в стекло,

Восседши под окошком в граде,

И видишь стаю ты собак,

Грызущихся между собою,

Патриотичною душою

Ворча тихонько, брешешь так:

«Пусть за казенну бы ковригу

Дрались, а не мослы, лодыгу».

Так, честный песий философ,

Ты прав с толь здравым рассужденьем,

Но много ли таких есть псов,

Что от мослов бегут с презреньем?

Голодный волк завертки рвет,

Тот ввек привык чужим тешиться,

А тот — лишь только б покормиться,

И свет уж так давно идет.

Хвали же вышнего десницу,

Ешь молча щи и пей водицу.

Сиятельный твой так отец

Пил, ел и спит в саду прекрасном,

И там, чувствительных сердец

К отраде в плаче их ужасном,

Над ним поставл

ен монумент;

То мне ли быть неблагодарным,

Пииту не высокопарным,

Тебе не сделать комплимент?

Нет! — гроб твой освечу лучами,

Вкруг прах омою весь слезами.

А если строгою судьбой

И непреложным, злобным роком

Век прежде прекратится мой,

То ты в отчаяньи жестоком,

Среди ночныя тишины

Наполнь весь дом мой завываньем,

Чтоб враг и друг мой, душ с терзаньем.

Простили мне мои вины:

Хоть то по смерти награжденье,

Внушишь во всех коль сожаленье.

❉❉❉❉