В окрестностях Александрии

Карлу Профферу  

❉❉❉❉

Каменный шприц впрыскивает героин  
в кучевой, по-зимнему рыхлый мускул.  
Шпион, ворошащий в помойке мусор,  
извлекает смятый чертеж руин.  

❉❉❉❉

Повсюду некто на скакуне;  
все копыта — на пьедестале.  
Всадники, стало быть, просто дали  
дуба на собственной простыне.  

❉❉❉❉

В сумерках люстра сродни костру,  
пляшут сильфиды, мелькают гузки.  
Пролежавший весь день на «пуске»  
палец мусолит его сестру.  

❉❉❉❉

В окнах зыблется нежный тюль,  
терзает голый садовый веник  
шелест вечнозеленых денег,  
непрекращающийся июль.  

❉❉❉❉

Помесь лезвия и сырой  
гортани, не произнося ни звука,  
речная поблескивает излука,  
подернутая ледяной корой.  

❉❉❉❉

Жертва легких, но друг ресниц,  
воздух прозрачен, зане исколот  
клювами плохо сносящих холод,  
видимых только в профиль птиц.  

❉❉❉❉

Се — лежащий плашмя колосс,  
прикрытый бурою оболочкой  
с отделанной кружевом оторочкой  
замерзших после шести колес.  

❉❉❉❉

Закат, выпуская из щели мышь,  
вгрызается — каждый резец оскален —  
в электрический сыр окраин,  
в то, как строить способен лишь  

❉❉❉❉

способный все пережить термит;  
депо, кварталы больничных коек,  
чувствуя близость пустыни в коих,  
прячет с помощью пирамид  

❉❉❉❉

горизонтальность свою земля  
цвета тертого кирпича, корицы.  
И поезд подкрадывается, как змея,  
к единственному соску столицы.  

❉❉❉❉

1982, Вашингтон  

❉❉❉❉