От 1893 до 1919 пропитано грустным зрелищем:
В этой жизни тревожной, как любовь в девичьей,
Где лампа одета лохмотьями копоти дыма,
Где в окошке кокарда лунного огня,
Многие научились говорить о Вадиме Шершеневиче,
Некоторые ладонь о ладонь с Вадимом Габриэлевичем,
Несколько знают походку губ Димы,
Но никто не знает меня.
❉❉❉❉
Краску слов из тюбика губ не выдавить
Даже сильным рукам тоски.
Из чулана одиночества не выйду ведь
Без одежд гробовой доски.
Не называл Македонским себя иль Кесарем,
Но частехонько в спальной тиши
Я с повадкой лучшего слесаря
Отпирал самый трудный замок души.
❉❉❉❉
И снимая костюм свой неряшливый,
Сыт от манны с небесных лотков,
О судьбе своей я выспрашивал
У кукушки трамвайных звонков.
Вадим Шершеневич пред толпою безликою
Вынимает, как атлет, стопудовую гирю моей головы,
А я тихонько, как часики, тикаю
В жилетном кармане Москвы.
❉❉❉❉
Вадим Габриэлевич вагоновожатый веселый,
Между всеми вагонный стык.
А я люблю в одинокой постели,
Словно страус — в подушек кусты.
Губы Димки полозьями быстрых санок
По белому телу любовниц в весну,
А губы мои ствол нагана
Словно стальную соску сосут.
❉❉❉❉