Калиста (первая редакция)

Близ паства меж лугов и рощ гора лежала,

Которую волна морская омывала.

Пустыня вся была видна из высоты.

Увеселяли взор различны красоты.

Во изумлении в луга и к рощам зряща

Печальна Атиса, на сей горе седяща, —

Ничто увеселить его не возмогло:

Прельстивше пастуха лицо всю кровь в нем жгло.

Тогда в природе был час тихия погоды.

Он смотрит изумлен в спокоющися воды,

В которых вдалеке край неба погружен,

И дальностию взор пастуший пресечен.

В смущении своем на воды он взирает

И, тяжко воздохнув, от горести вещает:

«Как, море, в глубине твоей Эол ни лих,

Однако и тебе есть некогда отдых.

А я, кого люблю, нещадно мучим ею,

Ни на единый час отдыха не имею.

Волнение твое царь ветров укротил,

Мучителей твоих в пещеры заключил,

А люту страсть мою ничто не укрощает,

Любовь, начав терзать, всегда меня терзает».

Калиста посреди стенания сего

Уединение разрушила его.

«Я слышу, — говорит ему, — пастух, ты стонешь.

Во тщетной ты любви к Альфизе, Атис, тонешь,

Каких ты от нея надеешься утех?

Она стенание твое приемлет в смех.

Ты знаешь, что она тебя уничтожает,

Свирели твоея и песен не внимает.

Цветы в твоих грядах простая ей трава,

И песен жалостных пронзающи слова,

Когда ты свой поешь неугасимый пламень,

Проходят в сердце к ней, как стрелы в твердый камень.

Покинь суровую, ищи другой любви

И злое утоли терзание крови!

Пускай Альфиза всех приятнее красою,

Но зная, что она гнушается тобою,

Отстань и позабудь ты розин дух и вид,

Всё то тебе тогда гвоздичка заменит.

Ты всё пригожство то, что зришь теперь несчастно,

Увидишь и в другой, кем сердце будет страстно,

И, вспомянув тогда пастушки сей красы,

Потужишь, что терял ты вздохи и часы.

Нашед любовницу с пригожством, ей подобным,

Стыдиться будешь ты, размучен сердцем злобным».

На увещание то Атис говорит:

«Ничто сей склонности во мне не истребит.

Ты, эхо, наши все здесь гласы повторяешь!

Ты, солнце, всякий день здесь паство освещаешь

И видишь пастухов, пасущих здесь стада.

Вам вестно, рвался ль так любовью кто когда?

И вам известно то, могу ль я отлюбиться.

Не буду никогда, Калиста, я стыдиться,

Что ту, суровую, всем сердцем я любил,

Которой я за то нимало не был мил.

Еще не упадет со хладного снег неба

И земледелец с нив еще не снимет хлеба,

Как с сей прекрасною пустыней я прощусь

И жизни своея ненадобной лишусь.

Низвергнусь с сей горы; мне море даст могилу,

Я тамо потоплю и страсть и жизнь унылу,

И ежели я тем ей жалость приключу,

Так я желанья часть хоть в смерти получу,

А если жизнь моя суровой к смеху свянет,

Уж мой досады сей дух чувствовать не станет».

— «Ты хочешь, — говорит пастушка, — жизнь пресечь?

Отчаянная мысль, отчаянная речь

Цветущей младости нимало не обычны.

Кинь прочь о смерти мысль, к ней старых дни приличны,

А ты довольствуйся утехой живота.

Хоть будет у тебя любовница не та,

Такую ж от другой имети станешь радость,

Найдешь веселости, доколь пребудет младость.

Ах, если б проницать ты мысль мою хотел,

Так ты б уже хотя не о себе жалел,

И жаркий любви к несклонной ты убавил,

А после б и совсем суровую оставил».

— «Я мысли твоея проникнуть не хочу, —

Ответствовал он ей, — и глаз не отврачу

Ни для ради кого и в страсти бесполезной

От мучащих меня очей моей любезной.

Как старый кедр, свои коренья пространил,

Ея взор так любовь мне в сердце вкоренил».

— «Свирепый, — Атису Калиста отвечала, —

Душа твоя мое желание познала,

И тако принял ты мой жар и нежну страсть!

Тебе приятнее в страдании пропасть,

Как зреть себе меня любовницею верной!

Не зря в очах моих любви к себе безмерной,

Вздыхай, вкруг ходячи Альфизиных овец,

И помори свою скотину наконец.

Когда сия гора сойдет, в морску пучину,

Альфиза сократит тепершню кручину.

Но если б ты, пастух, меня не пренебрег,

Ты вместо здесь тоски имел бы тьмы утех.

Я стадо бы свое с твоим совокупила,

По рощам бы с тобой по всякий день ходила.

Калисте бы ты был участником всего;

Куда б я шла одна, шла б с спросу твоего,

Без воли б твоея не сделала ступени

И клала б на свои я Атиса колени.

Рядилась бы я так, как надобно тебе,

И, словом, я б жила тебе, а не себе.

Ах, Атис! Атис! Где рассудок твой девался?

А неизвестного напрасно ожидаешь.

Ты, тщетною себя надеждою маня,

Что я ни говорю, не слушаешь меня.

От тех часов, как ты в несчастну страсть попался,

Ах, Атис! Атис! Где рассудок твой девался?»

Ей Атис говорит: «Когда тебе я мил,

Я б сердце красоте теперь твоей вручил,

Но сердце у меня Альфизой взято вечно,

И буду ею рван по смерть бесчеловечно.

Любви достойна ты, но мне моя душа

Любить тебя претит, хоть ты и хороша.

Ты песни голосом приятнейшим вспеваешь

И гласы соловьев сих рощей посрамляешь.

На теле видится твоем лилеин вид,

В щеках твоих цветов царица зрак свой зрит,

Зефиры во власы твои пристрастно дуют,

Где пляшешь ты когда, там грации ликуют.

Сравненна может быть лишь тень твоя с тобой,

Когда ты где сидишь в день ясный над водой.

Не превзошла тебя красой и та богиня,

Которой с паством здесь подвластна вся пустыня.

А кем в несчастии я, мучася, горю,

О той красавице тебе не говорю,

Альфизе похвалу я в сердце заключаю

И красоту ея ни с чьею не равняю».

— «За верность такову, — ответствует она, —

Альфиза покорить тебе свой дух должна;

Но знаю, что того ты не дождешься вечно.

А я б тебя, мой свет, любила, ах, сердечно

И, верной горлице начавши подражать,

Не стала б о другом до смерти воздыхать.

Любить меня другим уж не было б успеха,

Вся б стала состоять Калистина утеха,

Чтоб с Атисом ей быть, на Атиса взирать,

Иметь его в руках и часто целовать.

Прости, мой взор тебя напрасно потревожил,

И помни, что ты ту пастушку уничтожил,

Котору б ты любя, милей ей жизни был,

И, ах, которой ты еще, свирепый, мил».

Во твердости своей пастух не колебался

И рад был, что он с сей пастушкою расстался.

«Ах, так ли ты, любовь, стенящих веселишь!

За что, Альфиза, ты в тоске мне жить велишь

И жалобы вещать пустыне бесполезно! —

Скорбящий говорил, стеня, любовник, слезно. —

Сию ль, пастушка, мзду за искренность ты мне

Печешься приключить в спокойной сей стране,

Что младости моей ты лета дорогие

Преображаешь мне во времена презлые,

В жилище пагубно приятнейши места?

За то ли так моя к тебе любовь чиста?

Калиста как меня в любовь ни приводила,

Движенья малого во мне не учинила.

Ты волосом темна, Калиста им руса,

Но всё то и для всех равно, коль есть краса».

Душа его еще, еще обремененна.

Не мнит он, что была Калиста наученна

Изверить пастуха, прияв в любви притвор,

И страстный с ним вела бесстрастно разговор.

Альфиза Атиса Калистой искушала,

О Гиласе в тот час Калиста помышляла,

Когда любовну речь со Атисом вела.

А с Гиласом она в любови уж жила,

Хоть их еще любовь была и неизвестна.

И тако речь ея казалась быть нелестна.

Хотя о дружбе сих пастушек Атис знал,

Но, слыша страстну речь, всё правдой принимал.

Едва сошед с горы, пастух приходит к стаду,

Он зрит любезную и чувствует отраду.

Альфиза у его овец уже была

И ласково с собой гулять его звала,

Час времени ему тогдашной похваляя.

Как скоро с ним отшед от стад его драгая,

К открытью пламени убежище нашла,

Вся прежня от нея суровость отошла.

Обманом их союз Калиста утвердила,

И часто, смеючись, тем Атиса дразнила,

А пред Альфизою, на Атиса прельстясь,

И перед Гиласом винилася, смеясь.

Не тщетно, Атис, ты пастушкою был мучен,

Благополучен ты, пастух, благополучен,

Что верности своей ты к ней не пременил

И хладно от себя Калисту отпустил.

Когда б ты был нетверд и к ней в любовь склонился,

Ты тщетной радостью прямыя бы лишился

И, счастие свое при дверях погубя,

Рвался бы суетно, сердяся на себя.

❉❉❉❉