Когда в этом городе,
наконец-то, закончатся сумерки,
и длинный колыбельный поезд
вынырнет из пустоты,
как лунное отражение из глубины колодца,
я хочу быть
в ситцевом белом платье,
в лёгких открытых сандалиях,
и чтобы новый ветер развевал мои волосы.
Пусть это будет ранняя осень или поздняя весна,
чтобы невыносимо
пахли ландыши,
или черёмуха,
или вереск, на худой конец.
Будет пронзительный утренний свет,
и глупый голубь, влетев под округлый купол вокзала,
станет биться и биться о толстые стёкла свода.
А мы будем стоять, держась за руки,
запрокинув головы,
затаив дыхание, и думать:
«Глупая, глупая птица… ну что же ты! ну давай же!»
И голубь вдруг
поменяет траекторию полёта,
и найдёт брешь в этом стеклянном небе,
и выскользнет в синь,
как глубокий выдох из лёгких, как скорый поезд
из бесконечной темноты тоннеля.
И не будет знать, глупый и тёплый,
как мы спасли ему жизнь
просто потому,
что избыток любви всегда находит возможность
вытолкнуть к свету кого-то ещё –
кого-то упрямого и живого,
у которого (как знать),
возможно, и не было ни единого шанса.
❉❉❉❉