За то, кем я была, и кем ещё побуду,
пока, как клейкий лист, не развернётся жизнь,
простите все,
кто, может быть, отсюда
посмотрит в черноту мою, и даль, и синь…
В нарядную меня – тростиночку, трёхлетку –
в хрустящее бумажное бессмертие моё,
где я под Новый год стою на табуретке,
и хохочу над тем,
как бабушка поёт…
❉❉❉❉
Когда я отступлю – на шаг, на два – от края,
и встанут предо мной
мой дед, отец и брат,
которых больше нет (а я стою живая),
то, думается мне, сильнее во сто крат
я полюблю вас всех – и тех, кого не знаю,
и тех, кого забыла, забуду навсегда,
и тех, кого сейчас
бесследно забываю,
(ты спросишь «и меня?», и я отвечу «да»)…
❉❉❉❉
Осыплемся мы все, как маковое семя,
из всех своих пустых бесчисленных сердец.
Но алые цветы пока цветут всё время,
пока ещё цветут
и зреют, наконец,
и истекают вглубь – то молоком, то мёдом,
и оплетают вдаль – то светом, то огнём,
и если не мешать, то прорастают сходу
сквозь ель,
сквозь табурет,
сквозь девочку на нём.
❉❉❉❉
Я с вами заодно (не хуже и не лучше),
но мир стоит в дверях, как вечный Новый год,
и выведет нас всех, по одному, за ручку,
туда, где смерти нет,
где бабушка поёт,
где все уже равны и ростом, и любовью,
где не о чем роптать… лишь грустно от того,
что каждому из нас положат к изголовью
прощенья и конфет,
и больше ничего.
❉❉❉❉