Сан-Пьетро

I  

❉❉❉❉

Третью неделю туман не слезает с белой  
колокольни коричневого, захолустного городка,  
затерявшегося в глухонемом углу  
Северной Адриатики. Электричество  
продолжает в полдень гореть в таверне.  
Плитняк мостовой отливает желтой  
жареной рыбой. Оцепеневшие автомобили  
пропадают из виду, не заводя мотора.  
И вывеску не дочитать до конца. Уже  
не терракота и охра впитывают в себя  
сырость, но сырость впитывает охру и терракоту.  

❉❉❉❉

Тень, насыщающаяся от света,  
радуется при виде снимаемого с гвоздя  
пальто совершенно по-христиански. Ставни  
широко растопырены, точно крылья  
погрузившихся с головой в чужие  
неурядицы ангелов. Там и сям  
слезающая струпьями штукатурка  
обнажает красную, воспаленную кладку,  
и третью неделю сохнущие исподники  
настолько привыкли к дневному свету  
и к своей веревке, что человек  
если выходит на улицу, то выходит  
в пиджаке на голое тело, в туфлях на босу ногу.  

❉❉❉❉

В два часа пополудни силуэт почтальона  
приобретает в подъезде резкие очертанья,  
чтоб, мгновенье спустя, снова сделаться силуэтом.  
Удары колокола в тумане  
повторяют эту же процедуру.  
В итоге невольно оглядываешься через плечо  
самому себе вслед, как иной прохожий,  
стремясь рассмотреть получше щиколотки прошелестевшей  
мимо красавицы, но — ничего не видишь,  
кроме хлопьев тумана. Безветрие, тишина.  
Направленье потеряно. За поворотом  
фонари обрываются, как белое многоточье,  
за которым следует только запах  
водорослей и очертанья пирса.  
Безветрие; и тишина как ржанье  
никогда не сбивающейся с пути  
чугунной кобылы Виктора-Эммануила.  

❉❉❉❉

II  

❉❉❉❉

Зимой обычно смеркается слишком рано;  
где-то вовне, снаружи, над головою.  
Туго спеленутые клочковатой  
марлей стрелки на городских часах  
отстают от меркнувшего вдалеке  
рассеянного дневного света.  
За сигаретами вышедший постоялец  
возвращается через десять минут к себе  
по пробуравленному в тумане  
его же туловищем туннелю.  
Ровный гул невидимого аэроплана  
напоминает жужжание пылесоса  
в дальнем конце гостиничного коридора  
и поглощает, стихая, свет.  
«Неббия»1, — произносит, зевая, диктор,  
и глаза на секунду слипаются, наподобье  
раковины, когда проплывает рыба  
(зрачок погружается ненадолго  
в свои перламутровые потемки);  
и подворотня с лампочкой выглядит, как ребенок,  
поглощенный чтением под одеялом;  
одеяло все в складках, как тога Евангелиста  
в нише. Настоящее, наше время  
со стуком отскакивает от бурого кирпича  
базилики, точно белый  
кожаный мяч, вколачиваемый в нее  
школьниками после школы.  

❉❉❉❉

Щербатые, но не мыслящие себя  
в профиль, обшарпанные фасады.  
Только голые икры кривых балясин  
одушевляют наглухо запертые балконы,  
где вот уже двести лет никто  
не появляется: ни наследница, ни кормилица.  
Облюбованные брачующимися и просто  
скучающими чудищами карнизы.  
Колоннада, оплывшая как стеарин.  
И слепое, агатовое великолепье  
непроницаемого стекла,  
за которым скрываются кушетка и пианино:  
старые, но именно светом дня  
оберегаемые успешно тайны.  

❉❉❉❉

В холодное время года нормальный звук  
предпочитает тепло гортани капризам эха.  
Рыба безмолствует; в недрах материка  
распевает горлинка. Но ни той, ни другой не слышно.  
Повисший над пресным каналом мост  
удерживает расплывчатый противоположный берег  
от попытки совсем отделиться и выйти в море.  
Так, дохнув на стекло, выводят инициалы  
тех, с чьим отсутствием не смириться;  
и подтек превращает заветный вензель  
в хвост морского конька. Вбирай же красной  
губкою легких плотный молочный пар,  
выдыхаемый всплывшею Амфитритой  
и ее нереидами! Протяни  
руку — и кончики пальцев коснутся торса,  
покрытого пузырьками  
и пахнущего, как в детстве, йодом.  

❉❉❉❉

III  

❉❉❉❉

Выстиранная, выглаженная простыня  
залива шуршит оборками, и бесцветный  
воздух на миг сгущается в голубя или в чайку,  
но тотчас растворяется. Вытащенные из воды  
лодки, баркасы, го«ндолы, плоскодонки,  
как непарная обувь, разбросаны на песке,  
поскрипывающим под подошвой. Помни:  
любое движенье, по сути, есть  
перенесение тяжести тела в другое место.  
Помни, что прошлому не уложиться  
без остатка в памяти, что ему  
необходимо будущее. Твердо помни:  
только вода, и она одна,  
всегда и везде остается верной  
себе — нечувствительной к метаморфозам, плоской,  
находящейся там, где сухой земли  
больше нет. И патетика жизни с ее началом,  
серединой, редеющим календарем, концом  
и т. д. стушевывается в виду  
вечной, мелкой, бесцветной ряби.  

❉❉❉❉

Жесткая, мертвая проволока виноградной  
лозы мелко вздрагивает от собственного напряженья.  
Деревья в черном саду ничем  
не отличаются от ограды, выглядящей  
как человек, которому больше не в чем  
и — главное — некому признаваться.  
Смеркается; безветрие, тишина.  
Хруст ракушечника, шорох раздавленного гнилого  
тростника. Пинаемая носком  
жестянка взлетает в воздух и пропадает  
из виду. Даже спустя минуту  
не расслышать звука ее паденья  
в мокрый песок. Ни, тем более, всплеска.  

❉❉❉❉

1977  

❉❉❉❉

1 Nebbia (итал.) — туман (прим. в СИБ)  

❉❉❉❉