Шорох акации

Летом столицы пустеют. Субботы и отпуска  
уводят людей из города. По вечерам — тоска.  
В любую из них спокойно можно ввести войска.  
И только набравши номер одной из твоих подруг,  
не уехавшей до сих пор на юг,  
насторожишься, услышав хохот и волапюк,  

❉❉❉❉

и молча положишь трубку: город захвачен; строй  
переменился: все чаще на светофорах — «Стой».  
Приобретая газету, ее начинаешь с той  
колонки, где «что в театрах» рассыпало свой петит.  
Ибсен тяжеловесен, А. П. Чехов претит.  
Лучше пойти пройтись, нагулять аппетит.  

❉❉❉❉

Солнце всегда садится за телебашней. Там  
и находится Запад, где выручают дам,  
стреляют из револьвера и говорят «не дам»,  
если попросишь денег. Там поет «ла-ди-да»,  
трепеща в черных пальцах, серебряная дуда.  
Бар есть окно, прорубленное туда.  

❉❉❉❉

Вереница бутылок выглядит как Нью-Йорк.  
Это одно способно привести вас в восторг.  
Единственное, что выдает Восток,  
это — клинопись мыслей: любая из них — тупик,  
да на банкнотах не то Магомет, не то его горный пик,  
да шелестящее на ухо жаркое «ду-ю-спик».  

❉❉❉❉

И когда ты потом петляешь, это — прием котла,  
новые Канны, где, обдавая запахами нутра,  
в ванной комнате, в четыре часа утра,  
из овала над раковиной, в которой бурлит моча,  
на тебя таращится, сжав рукоять меча,  
Завоеватель, старающийся выговорить «ча-ча-ча».  

❉❉❉❉

1977  

❉❉❉❉