Снаружи темнеет, верней — синеет, точней — чернеет

Снаружи темнеет, верней — синеет, точней — чернеет.  
Деревья в окне отменяет, диван комнеет.  
Я выдохся за день, лампу включать не стану  
и с мебелью в комнате вместе в потемки кану.  
Пора признать за собой поверхность и, с ней, наклонность  
к поверхности, оставить претензии на одушевленность;  
хрустнуть суставами, вспомнить кору, коренья и,  
смахнув с себя пыль, представить процесс горенья.  
Вор, скрипя половицей, шаря вокруг как Шива,  
охнет, наткнувшись на нечто твердое, от ушиба.  
Но как защита от кражи, тем более — разговора,  
это лучше щеколды и крика «держите вора».  

❉❉❉❉

Темнеет, точней — чернеет, вернее — деревенеет,  
переходя ту черту, за которой лицо дурнеет,  
и на его развалинах, вприсядку и как попало,  
неузнаваемость правит подобье бала.  
В конце концов, темнота суть число волокон,  
перестающих считаться с существованьем окон,  
неспособных представить, насколько вещь окрепла  
или ослепла от перспективы пепла  
и в итоге — темнеет, верней — ровнеет, точней — длиннеет.  
Незрячесть крепчает, зерно крупнеет;  
ваш зрачок расширяется, и, как бы в ответ на это,  
в мозгу вовсю разгорается лампочка анти-света.  

❉❉❉❉

Так пропадают из виду; но настоящий финиш  
не там, где кушетку вплотную к стене придвинешь,  
но в ее многоногости за полночь, крупным планом  
разрывающей ленточку с надписью «Геркуланум».  

❉❉❉❉