А это — хулиганская», — сказала

«А это — хулиганская», — сказала  
Приятельница милая, стараясь  
Ослабленному голосу придать  
Весь дикий романтизм полночных рек,  
Все удальство, любовь и безнадежность,  
Весь горький хмель трагических свиданий.  
И дальний клекот слушали, потупясь,  
Тут романист, поэт и композитор,  
А тюлевая ночь в окне дремала,  
И было тихо, как в монастыре.  

❉❉❉❉

«Мы на лодочке катались…  
Вспомни, что было!  
Не гребли, а целовались…  
Наверно, забыла».  

❉❉❉❉

Три дня ходил я вне себя,  
Тоскуя, плача и любя,  
И, наконец, четвертый день  
Знакомую принес мне лень,  
Предчувствие иных дремот,  
Дыхание иных высот.  
И думал я: «Взволненный стих,  
Пронзив меня, пронзит других, —  
Пронзив других, спасет меня,  
Тоску покоем заменя».  

❉❉❉❉

И я решил,  
Мне было подсказано:  
Взять старую географию России  
И перечислить  
(Всякий перечень гипнотизирует  
И уносит воображение в необъятное)  
Все губернии, города,  
Села и веси,  
Какими сохранила их  
Русская память.  
Костромская, Ярославская,  
Нижегородская, Казанская,  
Владимирская, Московская,  
Смоленская, Псковская.  

❉❉❉❉

Вдруг остановка,  
Провинциально роковая поза  
И набекрень нашлепнутый картуз.  
«Вспомни, что было!»  
Все вспомнят, даже те, которым помнить —  
То нечего, начнут вздыхать невольно,  
Что не живет для них воспоминанье.  

❉❉❉❉

Второй волною  
Перечислить  
Второй волною  
Перечислить  
Хотелось мне угодников  
И местные святыни,  
Каких изображают  
На старых образах,  
Двумя, тремя и четырьмя рядами.  
Молебные руки,  
Очи горе, —  
Китежа звуки  
В зимней заре.  

❉❉❉❉

Печора, Кремль, леса и Соловки,  
И Коневец Корельский, синий Сэров,  
Дрозды, лисицы, отроки, князья,  
И только русская юродивых семья,  
И деревенский круг богомолений.  

❉❉❉❉

Когда же ослабнет  
Этот прилив,  
Плывет неистощимо  
Другой, запретный,  
Без крестных ходов,  
Без колоколов,  
Без патриархов…  

❉❉❉❉

Дымятся срубы, тундры без дорог,  
До Выга не добраться полицейским.  
Подпольники, хлысты и бегуны  
И в дальних плавнях заживо могилы.  
Отверженная, пресвятая рать  
Свободного и Божеского Духа!  

❉❉❉❉

И этот рой поблек,  
И этот пропал,  
Но еще далек  
Девятый вал.  
Как будет страшен,  
О, как велик,  
Средь голых пашен  
Новый родник!  

❉❉❉❉

Опять остановка,  
И заманчиво,  
Со всею прелестью  
Прежнего счастья,  
Казалось бы, невозвратного,  
Но и лично, и обще,  
И духовно, и житейски,  
В надежде неискоренимой  
Возвратимого —  
Наверно, забыла?  

❉❉❉❉

Господи, разве возможно?  
Сердце, ум,  
Руки, ноги,  
Губы, глаза,  
Все существо  
Закричит:  
«Аще забуду Тебя?»  

❉❉❉❉

И тогда  
(Неожиданно и смело)  
Преподнести  
Страницы из «Всего Петербурга»,  
Хотя бы за 1913 год, —  
Торговые дома,  
Оптовые особенно:  
Кожевенные, шорные,  
Рыбные, колбасные,  
Мануфактуры, писчебумажные,  
Кондитерские, хлебопекарни, —  
Какое-то библейское изобилие, —  
Где это?  
Мучная биржа,  
Сало, лес, веревки, ворвань…  
Еще, еще поддать…  
Ярмарки… там  
В Нижнем, контракты, другие…  
Пароходства… Волга!  
Подумайте, Волга!  
Где не только (поверьте)  
И есть,  
Что Стенькин утес.  
И этим  
Самым житейским,  
Но и самым близким  
До конца растерзав,  
Кончить вдруг лирически  
Обрывками русского быта  
И русской природы:  
Яблочные сады, шубка, луга,  
Пчельник, серые широкие глаза,  
Оттепель, санки, отцовский дом,  
Березовые рощи да покосы кругом.  

❉❉❉❉

Так будет хорошо.  

❉❉❉❉

Как бусы, нанизать на нить  
И слушателей тем пронзить.  
Но вышло все совсем не так, —  
И сам попался я впросак.  
И яд мне оказался нов  
Моих же выдумок и слов.  
Стал вспоминать я, например,  
Что были весны, был Альбер,  
Что жизнь была на жизнь похожа,  
Что были Вы и я моложе,  
Теперь же все мечты бесцельны,  
А песенка живет отдельно,  
И, верно, плоховат поэт,  
Коль со стихами сладу нет.  

❉❉❉❉

1922  

❉❉❉❉