Поэма Уланша

Идет наш пестрый эскадрон

Шумящей, пьяною толпою;

Повес усталых клонит сон;

Уж поздно; — темной синевою

Покрылось небо… день угас;

Повесы ропщут: «мать их в жопу

Стервец, пожалуй, эдак нас

Прогонит через всю Европу!»

— Ужель Ижорки не видать!.. —

«Ты, братец, придавил мне ногу;

Да вправо!» — Вот поднял тревогу! —

— «Дай трубку» —Тише — еб их мать,

Но вот Ижорка, слава богу,

Пора раскланяться с конем.

Как должно, вышел на дорогу

Улан с завернутым значком.

Он по квартирам важно, чинно

Повел начальников с собой,

Хоть, признаюся, запах винной

Изобличал его порой…

Но без вина что жизнь улана?

Его душа на дне стакана,

И кто два раза в день не пьян,

Тот, извините! — не улан.

Скажу вам имя квартирьера:

То был Лафа буян лихой,

С чьей молодецкой головой

Ни доппель-кюмель, ни мадера,

И даже шумное аи

Ни разу сладить не могли;

Его коричневая кожа

Была в сияющих угрях,

И, словом, всё: походка, рожа,

На сердце наводили страх.

Надвинув шапку на затылок,

Идет он… все гремит на нем,

Как дюжина пустых бутылок,

Толкаясь в ящике большом.

Шумя как бес, он в избу входит,

Шинель скользя валится с плеч,

Глазами вкруг он косо водит,

И мнит, что видит сотню свеч:

Всего одна в избе лучина!

Треща пред ним горит она;

Но что за дивная картина

Ее лучом озарена!

Сквозь дым волшебный, дым табашный

Блистают лица юнкеров;

Их речи пьяны, взоры страшны!

Кто в сбруе весь, кто без штанов,

Пируют — в их кругу туманном

Дубовый стол и ковш на нем,

И пунш в ушате деревянном

Пылает синим огоньком. —

«Народ!» — сказал Лафа рыгая, —

Что тут сидеть! за мной ступай —

Я поведу вас в двери рая!..

Вот уж красавица! лихая!

Пизда — хоть ложкою хлебай!

Всем будет места… только, други,

Нам должно очередь завесть!…

Пред богом все равны…

Но, братцы, надо знать и честь….

Прошу без шума и без драки!

Сначала маленьких пошлем;

Пускай потыкают собаки…

А мы же грозные ебаки

Во всякий час свое возьмем!»

— «Идем же!…» разъярясь как звери,

Повесы загремели вдруг,

Вскочили, ринулись, и с двери

Слетел как раз железный крюк.

Держись, отважная красотка!

Ужасны молодцы мои,

Когда ядреная чесотка

Вдруг нападает на хуи!..

Они в пылу самозабвенья

Ни слез, ни слабого моленья,

Ни тяжких стонов не поймут;

Они накинутся толпою,

Манду до жопы раздерут

И ядовитой малафьею

Младые ляжки обольют!..

Увы, в пунцовом сарафане,

Надев передник белый свой,

В амбар пустой уж ты заране

Пришла под сенью мглы ночной…

Неверной, трепетной рукой

Ты стелешь гибельное ложе!

Простите, счастливые дни…

Вот голоса, стук, гам — они…

Земля дрожит… идут… о, боже!..

Но скоро страх ее исчез…

Заколыхались жарки груди…

Закрой глаза, творец небес!

Зажмите уши, добры люди!..

Когда ж меж серых облаков

Явилось раннее светило,

Струи залива озарило

И кровли бедные домов

Живым лучом позолотило,

Раздался крик… «вставай скорей!»

И сбор пробили барабаны,

И полусонные уланы,

Зевая, сели на коней…

Мирзу не шпорит Разин смелый,

Князь Нос, сопя, к седлу, прилег,

Никто рукою онемелой

Его не ловит за курок…

Идут и видят… из амбара

Выходит женщина: бледна,

Гадка, скверна, как божья кара

Истощена, изъебена;

Глаза померкнувшие впали,

В багровых пятнах лик и грудь,

Обвисла жопа страх взглянуть!

Ужель Танюша! — полно, та ли?

Один Лафа ее узнал,

И, дерзко тишину наруша,

С поднятой дланью он сказал:

«Мир праху твоему, Танюша!..»

❉❉❉❉

С тех пор промчалось много дней,

Но справедливое преданье

Навеки сохранило ей

Уланши громкое названье!

❉❉❉❉