С того берега

Молчат. Топор блеснул с размаха,  
И отскочила голова.  
Все поле охнуло. Другая  
Катится вслед за ней, мигая.  
 
Пушкин, «Полтава»

На утесе на твердом сижу я и слушаю:  
Море темное плещет, колышется;  
И хорош его шум и безрадостен,  
Не наводит на помыслы светлые.  
Погляжу я на берег на западный —  
И тоска берет, отвращение;  
Погляжу я на дальний на восток —  
Сердце бьется со страхом и трепетом.  
Голова так и клонится на руки,  
И я слушаю, слушаю волны — да думаю,  
А что думаю — говорится вслух,  
Не то оно песня, не то сказание.  

❉❉❉❉

Погляжу я на берег на западный,—  
Вот что были там, что случилося.  
Мерзлым утром рано-ранехонько  
Выступали полки, шли по улице;  
Громко конница шла, стуча копытами,  
Мерно пехота шла, раз в раз, не сбиваяся;  
Гул тяжелый несся от поступи.  
Барабаны трещали без умолку,  
Впереди несли знамя военное,  
А на знамени орел сидит,  
А орел — птица кровожадная!  
И пришли полки, стали на площадь,  
Середь улицы плаха воздвигнута.  
За полками народу тьма-тьмущая;  
Все на плаху глядят и безмолвствуют,  
Тишина была страшная, гробовая.  
Вот на площадь ввели двух колодников,  
Что задумали подорвать кесаря;  
Не хотели они орла кровожадного  
Али ястреба, падалью сытого.  

❉❉❉❉

Вот ввели их, двух колодников,  
А ввели их со солдатами,  
А солдаты со саблями с обнаженными,—  
Для двух скованных сила грозная!  
И пришли они, два колодника,  
По морозцу пришли босоногие;  
Два попа им лгали милость божию.  
И пришли они, два колодника,  
А затылки у них острижены,  
Топору чтоб помехи не было.  
И надели на них, на колодников,  
Покрывало черное на каждого:  
За отцеубийство казнить их велено.  
Да отец-то где ж, вы скажите мне?  
Разве тот отец, кто казнить велит,  
Кто казнить велит, а не миловать?  
Ах, лжецы вы, лжецы окаянные!  
Погляжу на вас да послушаю,—  
Так с отчаянья индо смех берет.  

❉❉❉❉

И пошли на плаху колодники,  
Шли спокойно они и безропотно,  
Перед смертью только воскликнули:  
«Эх! да здравствует наша родина  
И другая страна, столь любимая,  
Где теперь мы слагаем головы,  
А в любви к ней не раскаялись!»  
И попадали обе головы.  
И палач склал обе головы в мешок,  
А безглавые тела повалил на телегу,  
Повезли спозаранку к ночлегу.  

❉❉❉❉

И безмолвный народ по домам пошел,  
Кто понурясь пошел с горькой горестью,  
А иной был рад, что Бог милость дал  
Увидать на веку дело редкое.  
Постояли полки,— делать нечего,  
И пошли опять стройной выстройкой,  
Только гул стонал от их поступи.  
Впереди несли знамя военное,  
А на знамени орел сидит,  
А орел — птица кровожадная!  

❉❉❉❉

Кровожадная она и не новая:  
В стары годы ее на знамени  
Гордо-лютые носили римляне.  
И у них был Брут, убил кесаря,  
И была ему слава великая.  
Да не впрок пошло убиение,—  
Сам народ был раб, по душе был раб,  
И пошли все кесари да кесари;  
Много крови лилось человеческой…  
Сказка старая, невеселая!  

❉❉❉❉

Погляжу я на дальний на восток:  
Там мое племя живет, племя доброе.  
Кесарь хочет ему сам свободу дать,  
Хочет сам, да побаивается.  
Если кесарь сам нам свободу даст,  
Он не кесарь — новый дух святой!  
Ну! да как же кесарю нам свободу дать?  
У него все ж орел на знамени:  
Дух святой являлся в виде голубя,—  
А орел — птица кровожадная!  
Верить хочется и не верится,  
С думы сердце в груди надрывается,  

❉❉❉❉

И все жаль мне их — этих двух людей,  
Что сложили свои головы  
Так спокойно и так доблестно,  
Перед смертью только воскликнули:  
«Эх! да здравствует наша родина  
И другая страна, столь любимая,  
Где теперь мы слагаем головы,  
А в любви к ней не раскаялись!»  

❉❉❉❉

Моя песня — не просто сказание.  
Моя песня — надгробное рыдание  
По людям, убиенным за родину,  
За любовь к воле человеческой,  
По мученикам, по праведным,  
Святой вольности угодникам.  
Моя песня — не просто сказание,  
Моя песня — надгробное рыдание:  
Из груди она с болью вырвалась,  
От глубокой тоски сказалася…  
Ты лети ж, моя песня скорбная,  
Через море, море шумное,  
Долетай до людских ушей,  
Пусть их слушают хотя-нехотя.  
Кто в душе грешон — тот пусть бесится,  
До него мне и дела нет;  
А прямая душа — пусть прочувствует,  
Горькой думою призадумается.  
А не тронешь из них ни единого,—  
Лучше ж, песня ты моя скорбная,  
Потони ты в плеске волн морских,  
Без следа развейся по ветру.  

❉❉❉❉

Март-апрель 1858  

❉❉❉❉