Письмо

Здесь, где Вы так и не побывали, Доналд,

в этой стране,

которую Вы так любили

и от которой у нас

ноет уже не сердце, а что-то попроще,

в нашей невыносимой стране

я вспоминаю Ваш дом

на Общей Лужайке,

простой и достойный дом рабочего человека

и Дороти с чаем на подносе

и светлую Вашу кончину.

❉❉❉❉

Святая Русь, Вы говорили,

Китежский град,

где Преподобный делит хлеб с медведем,

где пасхальный Серафим

говорит: Здравствуй, радость моя!

и от его улыбки

загорается звездами дневное небо,

где каторжные молятся за своих конвойных…

❉❉❉❉

Теперь, быть может, они Вас встречают, Доналд:

как же они не встретят того, кто так им поверил,

Серафим и Преподобный и те, с Колымы и Магадана,

чьи имена неизвестны и чьи лица,

как Вы говорили,

сложатся в лик Святого Духа.

❉❉❉❉

Доналд,

сердце мое жестоко,

как земля, по которой прокатили тяжелые танки,

если что на такой взойдет, то не скоро,

лет через двести.

❉❉❉❉

Ваши слова

о том,

что всё устремляется к неотвратимому миру,

как река к океану,

что всё

изменится и простится,

впадая в общую неизмеримую воду,

в бездну милосердия,

о которой мы знаем, –

❉❉❉❉

Ваши слова не проникнут в него глубоко.

Убитой земле

нечем принять и выхаживать семя.

❉❉❉❉

Вот некрасивое страданье,

о котором Вы спрашивали меня

с прямотой человека, привыкшего молиться.

Не зло, не обида, Доналд,

это всё довольно легко проходит…

❉❉❉❉

Но здесь

нашей поздней ненастной осенью,

исполненной жалости и согласья,

безумной жалости и безумного согласья,

я вспоминаю Вас

и на другом языке Вашим голосом произносимое слышу

о пасхальном Серафиме,

о Преподобном и его медведе,

о соловецкой молитве,

о шумящей, как северное море,

бездне милосердия.

❉❉❉❉