Смерть Алексия, Римского Угодника (Легенда седьмая)

Ты сад, ты сад патрицианский,

ты мрамор, к сердцу привитой,

шумишь над снящейся водой,

над юностью медитерранской,

делясь последней красотой

с усыновленным сиротой.

❉❉❉❉

И лепестки себя кидают,

и распускается вода,

и так колонны расцветают,

что сердце бьется от стыда.

❉❉❉❉

И человек ли угадает,

зачем насажен этот сад,

зачем нас в горе покидают

и в радости зовут назад

и – попрощайтесь! – говорят

и снова прошлым окружают.

❉❉❉❉

И вот окно выходит в сад.

Как в слабоумном отраженье,

он узнаёт свой новый взгляд

в его стесненье и стяженье.

Волокна верят и болят:

– Неужто Бог идет, как яд?

❉❉❉❉

Идет, как яд идет в крови,

и, безопасный иноверцу,

Он только слышащее сердце

рвет, словно письмо любви.

И сердце просит:

– Разорви!

❉❉❉❉

Я слышу хищное сниженье

другой столицы. Перед той

ты – сдержанное униженье,

предместье юности второй.

Семейный плач, наемный вой. –

❉❉❉❉

со светом требует меня.

Я выйду, глаз не поднимая

и шага не переменя.

❉❉❉❉

И если время утешает,

то примет вас, как слезный плат,

как со свечи нагар снимают,

как в окна ласточки летят.

❉❉❉❉

Как я иду в глаза из глаз

уже в слезах воспоминанья,

я – голос, поднятый за вас,

и принятое подаянье.

❉❉❉❉