Город Серафима Дагаева

Старый горбатый город — щебень и синева,  
Свернута у подсолнуха рыжая голова,  
Свесилась у подсолнуха мертвая голова, —  
Улица Павлодарская, дом номер сорок два.  
С пестрой дуги сорвется колоколец, бренча,  
Красный кирпич базара, церковь и каланча,  
Красен кирпич базара, цапля — не каланча,  
Лошади на пароме слушают свист бича.  
Пес на крыльце парадном, ласковый и косой,  
Верочка Иванова, вежливая, с косой,  
Девушка-горожанка с нерасплетенной косой,  
Над Иртышом зеленым чаек полет косой.  
Верочка Иванова с туфлями на каблуках,  
И педагог-словесник с удочками в руках.  
Тих педагог-словесник с удилищем в руках,  
Небо в гусиных стаях, в медленных облаках.  
Дыни в глухом и жарком обмороке лежат,  
Каждая дыня копит золото и аромат,  
Каждая дыня цедит золото и аромат,  
Каждый арбуз покладист, сладок и полосат.  
Это ли наша родина, молодость, отчий кров, —  
Улица Павлодарская — восемьдесят дворов?  
Улица Павлодарская — восемьдесят дворов,  
Сонные водовозы, утренний мык коров.  
В каждом окне соседском тусклый зрачок огня.  
Что ж, Серафим Дагаев, слышишь ли ты меня?  
Что ж, Серафим Дагаев, слушай теперь меня:  
Остановились руки ярмарочных менял.  
И, засияв крестами в синей, как ночь, пыли,  
Восемь церквей купеческих сдвинулись и пошли,  
Восемь церквей, шатаясь, сдвинулись и пошли —  
В бурю, в грозу, в распутицу, в золото, в ковыли.  
Пики остры у конников, память пики острей:  
В старый, горбатый город грохнули из батарей.  
Гулко ворвался в город круглый гром батарей,  
Баржи и пароходы сорваны с якорей.  
Посередине площади, не повернув назад,  
Кони встают, как памятники,  
Рушатся и хрипят!  
Кони встают, как памятники,  
С пулей в боку хрипят.  
С ясного неба сыплется крупный свинцовый град.  
Вот она, наша молодость — ветер и штык седой,  
И над веселой бровью шлем с широкой звездой,  
Шлем над веселой бровью с красноармейской звездой,  
Списки военкомата и снежок молодой.  
Рыжий буран пожара, пепел пустив, потух,  
С гаубицы разбитой зори кричит петух,  
Громко кричит над миром, крылья раскрыв, петух,  
Клювом впиваясь в небо и рассыпая пух.  
То, что раньше теряли, — с песнями возвратим,  
Песни поют товарищи, слышишь ли, Серафим?  
Громко поют товарищи, слушай же, Серафим, —  
Воздух вдохни — железом пахнет сегодня дым.  
Вот она, наша молодость, — поднята до утра,  
Улица Пятой Армии, солнце. Гудок. Пора!  
Поднято до рассвета солнце. Гудок. Пора!  
И на местах инженеры, техники, мастера.  
Зданья встают, как памятники, не повернув назад.  
Выжженный белозубый смех ударных бригад,  
Крепкий и белозубый смех ударных бригад, —  
Транспорт хлопка и шерсти послан на Ленинград.  
Вот она, наша родина, с ветреной синевой,  
Древние раны площади стянуты мостовой,  
В камень одеты площади, рельсы на мостовой.  
Статен, плечист и светел утренний город твой!  

❉❉❉❉

1931  

❉❉❉❉