Александрийский стих

…А стих александрийский?..

Уж не его ль себе я залучу?

Извилистый, проворный, длинный, склизкий

И с жалом даже, точная змея;

Мне кажется, что с ним управлюсь я.

❉❉❉❉

Пушкин. «Домик в Коломне»

❉❉❉❉

Я, признаюсь, люблю мой стих александрийский,

Ложится хорошо в него язык российский,

Глагол наш великан плечистый и с брюшком,

Неповоротливый, тяжелый на подъем,

И руки что шесты, и ноги что ходули,

В телодвижениях неловкий. На ходу ли

Пядь полновесную как в землю вдавит он —

Подумаешь, что тут прохаживался слон.

А если пропустить слона иль бегемота,

То настежь растворяй широкие ворота,

В калитку не пройдет: не дозволяет чин.

Иному слову рост без малого в аршин;

Тут как ни гни его рукою расторопной,

Но всё же не вогнешь в ваш стих четверостопный.

А в нашем словаре не много ль слов таких,

Которых не свезет и шестистопный стих?

На усеченье слов теперь пошла опала:

С другими прочими и эта вольность пала.

В златой поэтов век, в блаженные года,

Отцы в подстрижке слов не ведали стыда.

Херасков и Княжнин, Петров и Богданович,

Державин, Дмитриев и сам Василий Львович,

Как строго ни хранил классический устав,

Не клали под сукно поэту данных прав.

С словами не чинясь, так поступали просто

И Шекспир, и Клопшток, Камоэнс, Ариосто,

И от того их стих не хуже — видит бог, —

Что здесь и там они отсекли лишний слог.

Свободой дорожа, разумное их племя

Не изменило им и в нынешнее время.

Но мы, им вопреки, неволей дорожим:

Над каждой буквой мы трясемся и корпим

И, отвергая сплошь наследственные льготы,

Из слова не хотим пожертвовать йоты.

А в песнях старины, в сих свежих и живых

Преданьях, в отзывах сочувствий нам родных,

Где звучно врезались наш дух и склад народный,

Где изливается душа струей свободной,

Что птица божия, — свободные певцы

Счастливых вольностей нам дали образцы.

Их бросив, отдались мы чопорным французам

И предали себя чужеязычным узам.

На музу русскую, полей привольных дочь,

Чтоб красоте ее искусственно помочь,

Надели мы корсет и оковали в цепи

Ее, свободную, как ветр свободной степи.

Святая старина! И то сказать, тогда,

Законодатели и дома господа,

Не ведали певцы журнальных гог-магогов;

Им не страшна была указка педагогов,

Которые, другим указывая путь,

Не в силах за порог ногой перешагнуть

И, сидя на своем подмостке, всенародно

Многоглагольствуют обильно и бесплодно.

Как бы то ни было, но с нашим словарем

Александрийский стих с своим шестериком

Для громоздких поклаж нелишняя упряжка.

И то еще порой он охает, бедняжка,

И если бы к нему на выручку подчас

Хоть пару или две иметь еще в запас

(Как на крутых горах волами на подмогу

Вывозят экипаж на ровную дорогу),

Не знаю, как другим, которых боек стих

И вывезть мысль готов без нужды в подставных, —

Но стихоплетам, нам — из дюжинного круга,

В сих припряжных волах под стать была б услуга.

Известно: в старину российский грекофил

Гекзаметр древнего покроя обновил,

Но сглазил сам его злосчастный Третьяковский;

Там Гнедич в ход пустил, и в честь возвел Жуковский.

Конечно, этот стих на прочих не похож:

Он поместителен, гостеприимен тож,

И многие слова, величиной с Федору,

Находят в нем приют благодаря простору.

Битв прежних не хочу поднять и шум и пыль;

Уж в общине стихов гекзаметр не бобыль:

Уваров за него сражался в поле чистом

И с блеском одержал победу над Капнистом.

Под бойкой стычкой их (дошел до нас рассказ)

Беседа, царство сна, проснулась в первый раз.

Я знаю, что о том давно уж споры стихли,

А все-таки спрошу: гекзаметр, полно, стих ли?

Тень милая! Прости, что дерзко и шутя

Твоих преклонных лет любимое дитя

Злословлю. Но не твой гекзаметр, сердцу милый,

Пытаюсь уколоть я эпиграммой хилой.

Гекзаметр твой люблю читать и величать,

Как всё, на чем горит руки твоей печать.

Особенно люблю, когда с слепцом всезрячим

Отважно на морях ты, по следам горячим

Улисса, странствуешь и кормчий твой Омир

В гекзаметрах твоих нас вводит в новый мир.

Там свежей древностью и жизнью первобытной

С природой заодно, в сени ее защитной

Всё дышит и цветет в спокойной красоте.

Искусства не видать: искусство — в простоте;

Гекзаметру вослед — гекзаметр жизнью полный.

Так, в полноводие реки широкой волны

Свободно катятся, и берегов краса,

И вечной прелестью младые небеса

Рисуются в стекле прозрачности прохладной;

Не налюбуешься картиной ненаглядной,

На

слушаться нельзя поэзии твоей.

Мир внешней красоты, мир внутренних страстей,

Рой помыслов благих и помыслов порочных,

Действительность и сны видений, нам заочных,

Из области мечты приветный блеск и весть,

Вся жизнь как есть она, весь человек как есть, —

В твоих гекзаметрах, с природы верных сколках

(И как тут помышлять о наших школьных толках?),

Всё отражается, как в зеркале живом.

Твой не читаешь стих, — живешь с твоим стихом.

Для нас стихи твои не мерных слов таблица:

Звучит живая речь, глядят живые лица.

Всё так! Но, признаюсь, по рифме я грущу

И по опушке строк ее с тоской ищу.

Так дети в летний день, преследуя забавы,

Порхают весело тропинкой вдоль дубравы,

И стережет и ждет их жадная рука

То красной ягодки, то пестрого цветка.

Так, признаюсь, мила мне рифма-побрякушка,

Детей до старости веселая игрушка.

Аукаться люблю я с нею в темноту,

Нечаянно ловить шалунью на лету

И по кайме стихов и с прихотью и с блеском

Ткань украшать свою игривым арабеском.

Мне белые стихи — что дева-красота,

Которой не цветут улыбкою уста.

А может быть, и то, что виноград мне кисел,

Что сроду я не мог сложить созвучных чисел

В гекзаметр правильный, — что, на мою беду,

Знать, к ямбу я прирос и с ямбом в гроб сойду.

❉❉❉❉