Мерцание

Георгию Жердеву запятая поэту запятая

который умеет многозначительное многоточие

слушать

❉❉❉❉

1

❉❉❉❉

Спать у окошка неудобняк.

С утра меня разбудил сквозняк.

А я расклеился, лег под утро.

Лицо мое покрывала пудра,

под каждым глазом темнел синяк.

❉❉❉❉

Мозги колючий стянул дымок,

но вновь уснуть я уже не смог.

Пришлось вставать и брести к голгофе

стола, глотать растворимый кофе,

из глаз выдавливать сонный смог.

❉❉❉❉

Как глянешь: в мире — сплошная грязь.

Но в нем дрожит паутинкой связь.

На той неделе сгорела касса,

а с ней — зарплата. В итоге мяса

на полкило я с костей растряс.

❉❉❉❉

У их бухгалтера нервный шок.

Он кассу эту в сердцах поджег.

Проклятый клерк, ошалев от чисел,

сдурел, а я от него зависел,

как от желудка — ночной горшок.

❉❉❉❉

Бог с ним, с бухгалтером. Посмотреть,

так в мире только и есть, что смерть.

Она, в зрачках задрожав нервозно,

на все заставит смотреть серьезно,

на все набросит тугую сеть.

❉❉❉❉

Она, спаяв многословный рот,

твой взгляд от черепа оторвет.

Затянет дыры колючей мглою.

И боль мерцающею иглою,

как вилка в спаржу, войдет в живот.

❉❉❉❉

Затихнет тело, едва дыша.

Но тихо вздрогнет его душа.

И, словно шина

внутри кувшина,

набухнет, стенки и дно круша.

❉❉❉❉

Земля разверзнется, как гудрон,

как лава, как на чулке капрон.

И смрадно дышащий, потнолицый,

в своей расшатанной колеснице

пустое тело умчит Харон.

❉❉❉❉

Смерть — скульптор с жилистою рукой.

Но живописец она плохой…

❉❉❉❉

2

❉❉❉❉

Включаю телек, там — третий сет.

В фанерку двери стучит сосед.

Поклонник тенниса, водки, женщин,

расколупатель душевных трещин,

любитель пьяных дурных бесед.

❉❉❉❉

«Ну что, брат Батюшков, смажем ось?»

«Да мне с утра на работу…» «Брось.

Не стой, едрить твою, истуканом.

Разлей горючее по стаканам».

Поллитра водки — и началось.

❉❉❉❉

«Планета — скопище обезьян,

и в каждой можно найти изъян.

Мир схож с огромной навозной кучей.

Но, создавая наш мир текучий,

прости, я думаю, Бог был пьян.

❉❉❉❉

Он сильно выпил, вошел в кураж,

Слепил природу, потом пейзаж

заполнил живностью. А проснулся —

деянью рук своих ужаснулся.

Но поздно — живность пошла в тираж.

❉❉❉❉

Исправить бы, да сноровки нет.

Бог не ремесленник, он — поэт

(как ты). Теперь, обливаясь потом,

типичным выглядит обормотом,

вмещая в ум этот винегрет.

❉❉❉❉

Одно бесспорно — что все умрут.

Про все другое пророки врут».

«Так что же, мир не дает уроков?»

«А нет ни мира и ни пророков».

«А что же есть?» «Гм… Душевный труд.

❉❉❉❉

Душа не сеет, не жнет, не ест.

Душа не ведает общих мест.

Душе не нужен

прощальный ужин.

Ее заботит лишь сам отъезд.

❉❉❉❉

Хоть бей в литавры, хоть дуй в трубу —

у ней не выступит пот на лбу.

Душа — не шкурка, она основа

любого акта, включая слово.

А слово может убить толпу!

❉❉❉❉

Толпа ж…» «Михалыч, довольно пить».

«Какого хрена?» «Теряешь нить.

Приплёл толпу! Да, толпа несносна…»

«Я выражаюся переносно…»

«…зато народ надлежит любить».

❉❉❉❉

«Народ — урод. Если прав народ,

тогда заткни красногубый рот

лохматой ватой.

Иль с розоватой

свиною шейкою бутерброд

❉❉❉❉

жуя, о телеэкран слепи

зрачки, в две дырки свои сопи.

Но человек не добыча тленья,

он — единица сопротивленья.

И я приветствую сбой в цепи!»

❉❉❉❉

«Смотрю, желаешь ходить в богах?»

«В чертях! И мир на моих рогах

дымит и дыбится, словно шапка».

«Твоя конструкция очень шатка,

а я стою на своих ногах».

❉❉❉❉

«Дурак. Щенок. Наша жизнь — лишь крюк,

мембрана шара, ширинка брюк.

Рискуя лопнуть, сгореть, разбиться,

душа желает освободиться.

И исполняет смертельный трюк.

❉❉❉❉

Как дева, легши с юнцом в кровать,

душа обязана рисковать.

Но, слава богу, душа не Гамлет,

она не мечется и не мямлит

и против шва не боится рвать.

❉❉❉❉

Тебе… допустим… башку снесло.

И ты предстал. Что тебя спасло?

Бог добр! Ему не пристало злиться.

В его глазах человек двоится,

и он легко отметает зло.

❉❉❉❉

Он тоже тащит своё ярмо.

А мы с тобой для него — трюмо.

И нам с тобой никуда не деться,

раз Богу нравится в нас смотреться».

«Мы разгребаем его дерьмо?»

❉❉❉❉

«Зачем же так… Но, вообще, ты прав.

Тут мы с тобой не имеем прав.

Мир окружающий — лишь вуаль». «Но

мир не реален, а боль — реальна.

А у реальности жесткий нрав».

❉❉❉❉

«Друг, твой апломб я продам за пол

цены. Апломб твой — цементный пол.

Ведь если девушка шепчет «котик»,

она уже для тебя наркотик.

А я приветствую женский пол!

❉❉❉❉

Я всё приветствую! Жизнь! Ах, друг,

ты прав, и дряни полно вокруг.

Но в ломких рюмках искрится водка,

шипит зажаркою сковородка,

и нежно-розовая селедка

оделась в белый, тончайший лук.

❉❉❉❉

Чего ж еще? В жизни важен миг.

Скорей лови его за плавник».

«Сойдет под пальцами позолота,

и вдруг окажется, жизнь — болото».

«Ну, если так, значит я — кулик!

❉❉❉❉

Все мы — сопля у судьбы в носу.

А я б хотел отрастить косу

и, воздержаньем прочистив поры,

писать по шелку седые горы,

качая кисточкой на весу».

❉❉❉❉

3

❉❉❉❉

Окно открыто, как влажный рот.

За ним — пернатый, хромой урод.

Он — голубь. Выглядит скверно, лысо.

На жесть карниза я сыплю риса,

И он, пугливо косясь, клюет.

❉❉❉❉

Угрюм, напуган и одноног,

от жизни он получил пинок.

Увядший, бледный, больной цветочек,

как автор этих несчастных строчек,

косноязычен и одинок.

❉❉❉❉

В тот зимний вечер я был не пьян,

душой и телом вполне «требьян».

И очень просто, без аллегорий,

калеку я обозвал Григорий.

Соседям насмех и воробьям.

❉❉❉❉

Пускай он будет среди калек

хотя бы именем — человек.

Чтоб эти перья, хрящи, пушинки

прикрыли мыслей моих лощинки,

как влагу глаз — опахала век.

❉❉❉❉

Чтоб, упражняя свой птичий слог,

я с ним поддерживал диалог.

Лицом в окно, как башкою в прорубь…

Поэт не жаворонок, он — голубь,

творец воркующих, грустных строк.

❉❉❉❉

Ад — не горящий в печи скелет,

как Рай — не теплый шотландский плед,

Ад — это лучик, в котором точка

скользит, как полная одиночка,

вниз по прямой бесконечных лет…

❉❉❉❉

Я одинок. Я почти в Аду.

Я с жизнью плохо себя веду.

Как гроб наемника, оцинкован,

как зуб полярника, оцингован,

лишь ужас чувствую и беду.

❉❉❉❉

И двадцать пять с половиной лет

хрустит под кожей моей скелет.

Оливки, крошево, облака ли

устали плавать в моем бокале.

Проклятый броуновский балет!

❉❉❉❉

Глотаю, морщась, паленый ром.

По белой жести скребу пером.

Уныла жизнь, и грязна посуда.

В деревню, что ли, махнуть отсюда?

Иль в город, выстроенный Петром?

❉❉❉❉

Москва не сходит с опухших век.

Но в Петербурге погуще снег.

Там есть гранит у реки знакомой,

ночь, пораженная глаукомой,

и плохо выбритый человек.

❉❉❉❉

И если Бог — это график, вот

одна из лучших его работ.

Угрюмы лица, потерты куртки,

из губ небритых торчат окурки,

мокры носки, и болит живот.

❉❉❉❉

В деревне же по-другому всё.

Порою там, как в стихах Басё,

то зябкий ветер шугнёт лягушку,

то ива плюнет тебе в макушку.

(Басё сказал бы: «Всё харасё».)

❉❉❉❉

Я был бы писарем иль дьячком.

В душистом сене лежал ничком.

Но мир густеет, как лица в Торе,

и в этом вязком, густом растворе

я — смуглый окунь с тугим зрачком.

❉❉❉❉

Так что, откладывается покос,

стада свиней и лохматых коз.

Напившись водки, походкой шаткой

судьба моя семенит лошадкой

с вплетенной в гриву гирляндой роз.

❉❉❉❉

Р.S.

❉❉❉❉

Я наливаю вино в бокал.

Мой череп — лампа. Ее накал

дрожит, кривляется, колобродит,

зовет туда, где отец мой бродит.

Совсем один… в глубине зеркал…

❉❉❉❉

1998-1999

❉❉❉❉