Зверинец коммунальный вымер

Зверинец коммунальный вымер.

Но в семь утра на кухню в бигуди

Выходит тетя Женя и Владимир

Иванович с русалкой на груди.

Почесывая рыжие подмышки,

Вития замороченной жене

Отцеживает свысока излишки

Премудрости газетной. В стороне

Спросонья чистит мелкую картошку

Океанолог Эрик Ажажа —

Он только из Борнео.

Понемножку

Многоголосый гомон этажа

Восходит к поднебесью, чтобы через

Лет двадцать разродиться наконец,

Заполонить мне музыкою череп

И сердце озадачить.

Мой отец,

Железом завалив полкоридора,

Мне чинит двухколесный в том углу,

Где тримушки рассеянного Тёра

Шуршали всю ангину. На полу —

Ключи, колеса, гайки. Это было,

Поэтому мне мило даже мыло

С налипшим волосом…

У нас всего

В избытке: фальши, сплетен, древесины,

Разлуки, канцтоваров. Много хуже

Со счастьем, вроде проще апельсина,

Ан нет его. Есть мненье, что его

Нет вообще, ах, вот оно в чем дело.

❉❉❉❉

Давай живи, смотри не умирай.

Распахнут настежь том прекрасной прозы,

Вовеки не написанной тобой.

Толпою придорожные березы

Бегут и опрокинутой толпой

Стремглав уходят в зеркало вагона.

С утра в ушах стоит галдеж ворон.

С локомотивом мокрая ворона

Тягается, и головной вагон

Теряется в неведомых пределах.

Дожить до оглавления, до белых

Мух осени. В начале букваря

Отец бежит вдоль изгороди сада

Вслед за велосипедом, чтобы чадо

Не сверзилось на гравий пустыря.

❉❉❉❉

Сдается мне, я старюсь. Попугаев

И без меня хватает. Стыдно мне

Мусолить малолетство, пусть Катаев,

Засахаренный в старческой слюне,

Сюсюкает. Дались мне эти черти

С ободранных обоев или слизни

На дачном частоколе, но гудит

Там, за спиной, такая пропасть смерти,

Которая посередине жизни

Уже в глаза внимательно глядит.

❉❉❉❉

1981

❉❉❉❉