В форточку

Коленями — на жесткий подоконник,  
И в форточку — раскрытый, рыбий рот!  
Вздохнуть… вздохнуть…  
Так тянет кислород,  
Из серого мешка, еще живой покойник,  
И сердце в нем стучит: пора, пора!  
И небо давит землю грузным сводом,  
И ночь белесоватая сера,  
Как серая подушка с кислородом…  

❉❉❉❉

Но я не умираю. Я еще  
Упорствую. Я думаю. И снова  
Над жизнию моею горячо  
Колдует требовательное слово.  
И, высунувши в форточку лицо,  
Я вверх гляжу — на звездное убранство,  
На рыжее вокруг луны кольцо —  
И говорю — так, никому, в пространство:  

❉❉❉❉

— Как в бане испаренья грязных тел,  
Над миром испаренья темных мыслей,  
Гниющих тайн, непоправимых дел  
Такой проклятой духотой нависли,  
Что, даже настежь распахнув окно,  
Дышать душе отчаявшейся — нечем!..  
Не странно ли? Мы все болезни лечим:  
Саркому, и склероз, и старость… Но  
На свете нет еще таких лечебниц,  
Где лечатся от стрептококков зла…  

❉❉❉❉

Вот так бы, на коленях, поползла  
По выбоинам мостовой, по щебню  
Глухих дорог. — Куда? Бог весть, куда! —  
В какой-нибудь дремучий скит забытый,  
Чтобы молить прощенья и защиты —  
И выплакать, и вымолить… Когда б  
Я знала, где они, — заступники, Зосимы,  
И не угас ли свет неугасимый?.  

❉❉❉❉

Светает. В сумраке оголены  
И так задумчивы дома. И скупо  
Над крышами поблескивает купол  
И крест Неопалимой Купины…  

❉❉❉❉

А где-нибудь на западе, в Париже,  
В Турине, Гамбурге — не все ль равно? —  
Вот так же высунувшись в душное окно,  
Дыша такой же ядовитой жижей  
И силясь из последних сил вздохнуть, —  
Стоит, и думает, и плачет кто-нибудь —  
Не белый, и не красный, и не черный,  
Не гражданин, а просто человек,  
Как я, быть может, слишком непроворно  
И грустно доживающий свой век.  

❉❉❉❉

Февраль 1928  

❉❉❉❉