Пулковский меридиан

Мы — гуманисты

В пролет меж двух больничных корпусов,  
В листву, в деревья золотого тона,  
В осенний лепет птичьих голосов  
Упала утром бомба, весом в тонну.  
Упала, не взорвавшись: был металл  
Добрей того, кто смерть сюда метал.  

❉❉❉❉

Здесь госпиталь. Больница. Лазарет.  
Здесь красный крест и белые халаты;  
Здесь воздух состраданием согрет,  
Здесь бранный меч на гипсовые латы,  
Укрывшие простреленную грудь,  
Не смеет, не дерзает посягнуть.  

❉❉❉❉

Но Гитлер выжег кровью и железом  
Все эти нормы. Тишину палат  
Он превращает в судорожный ад.  
И выздоравливающий с протезом,  
Храбрец, блестяще выигравший бой,  
Бледнеет, видя смерть перед собой.  

❉❉❉❉

А вестибюль приемного покоя…  
Там сколько жертв! Их привезли сейчас.  
Все эти лица, голоса… какое  
Перо опишет? Девушка без глаз  
(Они полны осколками стекла)  
Рыдает, что она не умерла.  

❉❉❉❉

Фашист! Что для него наш мирный кров,  
Где жизнь текла, исполненная смысла,  
Где столько пролетало вечеров  
За письменным столом? Теперь повисла  
Над пустотой развалина стены,  
Где полки книг еще сохранены.  

❉❉❉❉

Что для фашиста мирный русский дол,  
Голландский сад, норвежская деревня?  
Что для него плодовые деревья,  
Речная пристань, океанский мол?  
Все это — только авиамишени,  
Все это — лишь объекты разрушений.  

❉❉❉❉

Умение летать!.. Бесценный дар,  
Взлелеянная гениальным мозгом  
Мечта. Впервые на крылах из воска  
Взлетает к солнцу юноша Икар  
Затем ли, чтоб на крыльях «мессершмиттов»  
Витала смерть над современным Критом?  

❉❉❉❉

Затем ли итальянец Леонардо  
Проникнуть тщился в механизм крыла,  
Чтоб в наши дни, в Берлине после старта  
Фашистская машина курс взяла  
На университетские аллеи  
Времен еще Декарта и Линнея?  

❉❉❉❉

Как грозен неба вид! Как необычен!  
Как глухо полыхают жерла туч  
В часы ночных боев, когда зенитчик  
Прожектористу говорит: «Дай луч!»  
И бледный луч на поиски врага  
Вздымается, как грозная рука.  

❉❉❉❉

Нашла его. Нашарила за тучей.  
К земле его! Чтоб оземь головой,  
Чтоб подняли его моторы вой,  
Чтобы сгорел он в собственном горючем,  
Чтобы зловещий этот нетопырь,  
Ломая крылья, пал бы на пустырь.  

❉❉❉❉

Не вырвется из наших рук, шалишь!..  
Он мечется. Движения все резче.  
Он падает. И, видя это с крыш,  
Пожарные дружины рукоплещут.  
И, слыша это снизу, со двора,  
Дежурные во тьме кричат «ура»…  

❉❉❉❉

Есть чувства в человеческой душе,  
Которыми она гордиться вправе.  
Но не теперь. Теперь они уже  
Для нас как лишний груз при переправе:  
Влюбленность. Нежность. Страстная любовь…  
Когда-нибудь мы к вам вернемся вновь.  

❉❉❉❉

У нас теперь одно лишь чувство — Месть.  
Но мы иначе понимаем это;  
Мы отошли от Ветхого завета,  
Где смерть за смерть. Нам даже трудно счесть…  
С лица земли их будет сотни стертых  
Врагов — за каждого из наших мертвых.  

❉❉❉❉

Мы отомстим за все: за город наш,  
Великое творение Петрово,  
За жителей, оставшихся без крова,  
За мертвый, как гробница, Эрмитаж,  
За виселицы в парке над водой,  
Где стал поэтом Пушкин молодой.  

❉❉❉❉

За гибель петергофского «Самсона»,  
За бомбы в Ботаническом саду,  
Где тропики дышали полусонно  
(Теперь они дрожат на холоду).  
За все, что накопил разумный труд.  
Что Гитлер превращает в груды груд.  

❉❉❉❉

Мы отомстим за юных и за старых:  
За стариков, согнувшихся дугой,  
За детский гробик махонький такой,  
Не более скрипичного футляра.  
Под выстрелами, в снеговую муть,  
На саночках он совершал свой путь.  

❉❉❉❉

Мы — гуманисты, да! Нам дорог свет  
Высокой мысли (нами он воспет).  
Для нас сиянье светлого поступка  
Подобно блеску перстня или кубка,  
Что переходит к сыну от отца  
Из века в век, все дале, без конца.  

❉❉❉❉

Но гуманизм не в том, чтобы глядеть  
С невыразимо скорбной укоризной,  
Как враг глумится над твоей отчизной,  
Как лапа мародера лезет в клеть  
И с прибежавшего на крик домой  
Срывает шапку вместе с головой.  

❉❉❉❉

Как женщину, чтоб ей уже не встать,  
Фашист-ефрейтор сапогами топчет,  
И как за окровавленную мать  
Цепляется четырехлетний хлопчик,  
И как, нарочно по нему пройдя,  
Танк давит гусеницами дитя.  

❉❉❉❉

Сам Лев Толстой, когда бы смерть дала  
Ему взглянуть на Ясную Поляну,  
Своей рубахи, белой, как зима,  
Чтоб не забрызгать кровью окаянной.  
Фашиста, осквернителя могил,  
Он старческой рукой бы задушил.  

❉❉❉❉

От русских сел до чешского вокзала,  
От крымских гор до Ливии пустынь,  
Чтобы паучья лапа не всползала  
На мрамор человеческих святынь,  
Избавить мир, планету от чумы —  
Вот гуманизм! И гуманисты — мы.  

❉❉❉❉

А если ты, Германия, страна  
Философов, обитель музыкантов,  
Своих титанов, гениев, талантов  
Предавши поруганью имена,  
Продлишь кровавый гитлеровский бред,—  
Тогда тебе уже прощенья нет.  

❉❉❉❉

Запомнится тебе ростовский лед.  
Не позабудешь клинскую метель ты,  
И синие морозы Невской дельты,  
И в грозном небе Пулковских высот,  
Как ветром раздуваемое пламя,  
Победоносно реющее знамя.  

❉❉❉❉

Свет и тепло

В ушах все время словно щебет птичий,  
Как будто ропот льющейся воды:  
От слабости. Ведь голод. Нет еды.  
Который час? Не знаю. Жалко спички,  
Чтобы взглянуть. Я с вечера легла,  
И длится ночь без света и тепла.  

❉❉❉❉

На мне перчатки, валенки, две шубы  
(Одна в ногах). На голове платок;  
Я из него устроила щиток,  
Укрыла подбородок, нос и губы.  
Зарылась в одеяло, как в сугроб.  
Тепло, отлично. Только стынет лоб.  

❉❉❉❉

Лежу и думаю. О чем? О хлебе.  
О корочке, обсыпанной мукой.  
Вся комната полна им. Даже мебель  
Он вытеснил. Он близкий и такой  
Далекий, точно край обетованный.  
И самый лучший — это пеклеванный.  

❉❉❉❉

Он с детством сопрягается моим,  
Он круглый, как земное полушарье.  
Он теплый. В нем благоухает тмин.  
Он рядом. Здесь. И, кажется, пошарь я  
Рукой, перчатку лишь сними,—  
И ешь сама и мужа накорми.  

❉❉❉❉

А там, по Северной, сюда идут,  
Идут составы — каждый бесконечен.  
Не счесть вагонов. Ни один диспетчер  
Не посягает на его маршрут.  
Он знает: это посланный страной,  
Особо важный. Внеочередной.  

❉❉❉❉

Там тонны мяса, центнеры муки,  
И все это в три яруса грядою  
Лежит в полкилометра высотою.  
Но все это не доезжая Мги.  
Там овощи. Там витамины «Це»…  
Но к нам им не добраться. Мы в кольце.  

❉❉❉❉

Да, мы — в кольце. А тут еще мороз  
Свирепствует, невиданный дотоле.  
Торпедный катер стынет на приколе.  
Автобус в ледяную корку врос;  
За неименьем тока нет трамваев.  
Все тихо. Город стал неузнаваем.  

❉❉❉❉

И пешеход, идя по мостовой  
От Карповки до улицы Марата,  
В молчанье тяжкий путь свершает свой.  
И только редкий газогенератор,  
На краткую минуту лишь одну,  
Дохнув теплом, нарушит тишину.  

❉❉❉❉

Как бы сквозь сон, как в деревянном веке,  
Невнятно где-то тюкает топор.  
Фанерные щиты, сарай, забор,  
Полусгоревшие дома-калеки,  
Остатки перекрытий и столбов —  
Всё рубят для печурок и гробов.  

❉❉❉❉

Две женщины (недоля их свела)  
В платках до глаз, соприкасаясь лбами,  
Пенек какой-то пилят. Но пила  
С искривленными, слабыми зубами,  
Как будто бы и у нее цинга,  
Не в состоянье одолеть пенька.  

❉❉❉❉

Ни лая, ни мяуканья, ни писка  
Пичужьего. Небось пичуги там,  
Где, весело летая по пятам  
За лошадью, как из горячей миски,  
Они хватают зернышки овса…  
Там раздаются птичьи голоса.  

❉❉❉❉

Нет радио. И в шесть часов утра  
Мы с жадностью «Последние известья»  
Уже не ловим. Наши рупора —  
Они еще стоят на прежнем месте,—  
Но голос… голос им уже не дан:  
От раковин отхлынул океан.  

❉❉❉❉

Вода!.. Бывало, встанешь утром рано,  
И кран, с его металла белизной,  
Забулькает, как соловей весной,  
И долго будет течь вода из крана.  
А нынче, ледяным перстом заткнув,  
Мороз оледенил блестящий клюв.  

❉❉❉❉

А нынче пьют из Невки, из Невы  
(Метровый лед коли хоть ледоколом).  
Стоят, обмерзшие до синевы,  
Обмениваясь шуткой невеселой,  
Что уж на что, мол, невская вода,  
А и за нею очередь. Беда!..  

❉❉❉❉

А тут еще какой-то испоганил  
Всю прорубь керосиновым ведром.  
И все, стуча от холода зубами,  
Владельца поминают недобром:  
Чтоб дом его сгорел, чтоб он ослеп,  
Чтоб потерял он карточки на хлеб.  

❉❉❉❉

Лишилась тока сеть водоснабженья,  
Ее подземное хозяйство труб.  
Без тока, без энергии движенья  
Вода замерзла, превратилась в труп.  
Насосы, фильтры — их живая связь  
Нарушилась. И вот — оборвалась.  

❉❉❉❉

(В системе фильтров есть такое сито —  
Прозрачная стальная кисея, —  
Мельчайшее из всех. Вот так и я  
Стараюсь удержать песчинки быта,  
Чтобы в текучей памяти людской  
Они осели, как песок морской.)  

❉❉❉❉

Зима роскошествует. Нет конца  
Ее великолепьям и щедротам.  
Паркетами зеркального торца  
Сковала землю. В голубые гроты  
Преобразила черные дворы.  
Алмазы. Блеск… Недобрые дары!  

❉❉❉❉

И правда, в этом городе, в котором  
Больных и мертвых множатся ряды,  
К чему эти кристальные просторы,  
Хрусталь садов и серебро воды?  
Закрыть бы их!.. Закрыть, как зеркала  
В дому, куда недавно смерть вошла.  
 

❉❉❉❉

Но чем закрыть? Без теплых испарений  
Воздушный свод неизъяснимо чист.  
Не тающий на ветках снег — сиренев,  
Как дымчатый уральский аметист.  
Закат сухумской розой розовеет…  
Но лютой нежностью все это веет.  

❉❉❉❉

А в час, когда рассветная звезда  
Над улиц перспективой несравненной  
Сияет в бездне утренней,— тогда  
Такою стужей тянет из вселенной,  
Как будто бы сам космос, не дыша,  
Глядит, как холодеет в нас душа.  

❉❉❉❉

Недаром же на днях, заняв черед  
С рассвета, чтоб крупы достать к обеду,  
Один парнишка брякнул вдруг соседу:  
«Ну, дед, кто эту ночь переживет,  
Тот будет жить». — И старый дед ему:  
«А я ее, сынок, переживу».  

❉❉❉❉

Переживет ли? Ох! День ото дня  
Из наших клеток исчезает кальций.  
Слабеем. (Взять хотя бы и меня:  
Ничтожная царапина на пальце,  
И месяца уже, пожалуй, три  
Не заживает, прах ее бери!)  

❉❉❉❉

Как тягостно и, главное, как скоро  
Теперь стареют лица! Их черты  
Доведены до птичьей остроты  
Как бы рукой зловещего гримера:  
Подбавил пепла, подмешал свинца —  
И человек похож на мертвеца.  

❉❉❉❉

Открылись зубы, обтянулся рот,  
Лицо из воска. Трупная бородка  
(Такую даже бритва не берет).  
Почти без центра тяжести походка,  
Почти без пульса серая рука.  
Начало гибели. Распад белка.  

❉❉❉❉

У женщин начинается отек,  
Они всё зябнут (это не от стужи).  
Крест-накрест на груди у них все туже,  
Когда-то белый, вязаный платок.  
Не веришь: неужели эта грудь  
Могла дитя вскормить когда-нибудь?  

❉❉❉❉

Апатия истаявшей свечи…  
Все перечни и признаки сухие  
Того, что по-ученому врачи  
Зовут «алиментарной дистрофией»  
И что не латинист и не филолог  
Определяет русским словом «голод».  

❉❉❉❉

А там, за этим следует конец.  
И в старом одеяле цвета пыли,  
Английскими булавками зашпилен,  
Бечевкой перевязанный мертвец  
Так на салазках ладно снаряжен,  
Что, видимо, в семье не первый он.  

❉❉❉❉

Но встречный — в одеяльце голубом,  
Мальчишечка грудной, само здоровье,  
Хотя не женским, даже не коровьим,  
А соевым он вскормлен молоком.  
В движении не просто встреча это:  
Здесь жизни передана эстафета.  

❉❉❉❉

И тут в мое ночное бытие  
Вплетается со мною разлученный  
Иной ребячий облик — мой внучонок.  
Он в валеночках, золотце мое.  
Он тепел. Осязаем. Он весом…  
Увы! Я сплю. И это только сон.  

❉❉❉❉

Огонь

Мороз, мороз!.. Великий русский холод,  
Испытанный уже союзник наш.  
Врагов он жалит, как железный овод,  
Он косит их, прессует, как фураж,  
И по телам заснувших мертвым сном  
Он катит дальше в танке ледяном.  

❉❉❉❉

Как из былины, в кожаном шеломе  
Глядит из башни (ну и здорова!)  
Румяная седая голова.  
А дальше в этой танковой колонне  
Идут бураны, снежные вьюны,  
Заносы… Не видать еще весны.  

❉❉❉❉

Треск по лесу! Алмазная броня  
То изумрудом вспыхнет, то рубином.  
А чуть стемнеет, на излете дня,  
Вооружась серебряной дубиной,  
Уходит партизанить наш старик,  
Как в дни Наполеона он привык.  

❉❉❉❉

И тут уж враг без памяти бежит,  
Чтоб от него укрыться как-то, где-то.  
И бледная немецкая ракета  
Беззвучно заикается, дрожит.  
Все снег да снег, без края и конца  
Вокруг Оломны и Гороховца.  

❉❉❉❉

Ни шороха, ни звука, ни движенья.  
Не покидает свой высокий пост  
Луна, чье кольцевое окруженье  
Истаивает под напором звезд.  
И вдруг раскат. И ожил горизонт…  
Товарищи, здесь Ленинградский фронт!  

❉❉❉❉

Вчерашний день мы провели в лесу,  
На наших дальнобойных батареях.  
И я его забуду не скорее,  
Чем собственное имя. Пронесу  
Его в глубинах сердца. Никогда  
Туда не проникают холода…  

❉❉❉❉

Бойцы приказ Наркома обороны  
Читали в полдень, и когда закат  
Был золотого цвета, как патроны,  
В землянке, где над головой накат,  
И у костра под елью вековой,  
Когда был Млечный Путь над головой.  

❉❉❉❉

Оружием всех видов и родов  
Приказ был соответственно отмечен.  
Связист его читал у проводов,  
У карты — генштабист. И лишь разведчик,  
Кому и лишний вздох не разрешен,  
В тылу врага был этого лишен.  

❉❉❉❉

Один из них рассказывал: «В снегу  
И сам иной раз станешь как ледяшка,  
Но согревает ненависть к врагу.  
Сидишь часами — и оно не тяжко.  
Мороз! А в голове горит одно —  
Задание, которое дано».  

❉❉❉❉

Он прав, разведчик. От глухой тропы,  
От точки огневой до бури шквальной,  
Когда столбы земли, подобно пальмам,  
Перерастают сосны и дубы,—  
Везде и всюду, явен или скрыт,  
Но этот наш огонь всегда горит.  

❉❉❉❉

Он партизанским полымем-пожаром  
Захватчиков сжигает на корню,  
Закован в современную броню,  
Старинным русским полыхает жаром.  
Он страшен недругам, он — бич врагов,  
Ему дивятся пять материков.  

❉❉❉❉

Огонь! В честь нас, людей из Ленинграда,  
В честь пятерых,— пять молний, пять громов  
Рванули воздух (мы стояли рядом).  
По вражьим блиндажам пять катастроф,  
И в интервалах первым начал счет  
Один из нас, сказав: «За наш завод!»  

❉❉❉❉

Второй проговорил: «За наш совхоз,  
Во всем районе не было такого!»  
«За сына», — тихо третий произнес.  
Четвертая, инструкторша горкома:  
«За дочку! Где ты, доченька моя?»  
«За внука моего!» — сказала я.  

❉❉❉❉

Я внука потеряла на войне…  
О нет! Он не был ни боец, ни воин.  
Он был так мал, так в жизни не устроен,  
Он должен был начать ходить к весне.  
Его зимою, от меня вдали,  
На кладбище под мышкой понесли.  

❉❉❉❉

Его эвакуацией за Волгу  
Метнуло. Весь вагон, куда ни глянь,  
Всё дети. Ехать предстояло долго…  
Так в лес детеныша уводит лань,  
Все думает спасти его, пока  
В ее сосцах хоть капля молока.  

❉❉❉❉

Он был, как тот березовый росток,  
Который ожил в теплоте землянки  
И вырос на стене, как на полянке,  
Но долго просуществовать не мог.  
Хирел, мечтал о солнце, как о чуде,  
И вздрагивал от грохота орудий…  

❉❉❉❉

Смертельно ранящая, только тронь,  
Воспоминаний взрывчатая зона…  
Боюсь ее, боюсь в ночи бессонной.  
И все же, невзирая на огонь,  
Без жалости к себе, без снисхожденья  
Иду по этим минным загражденьям  

❉❉❉❉

Затем, чтобы перо свое питала  
Я кровью сердца. Этот сорт чернил…  
Проходит год — они все так же алы,  
Проходит жизнь — им цвет не изменил.  
Чтобы писать как можно ярче ими,  
Воспользуемся ранами своими.  

❉❉❉❉

Используем все огневые средства  
Для ненависти огненной к врагу.  
Боль старости, загубленное детство,  
Могилка на далеком берегу…  
Пусть даже наши горести и беды  
Являются источником победы.  

❉❉❉❉

Преследуем единственную цель мы,  
Все помыслы и чувства об одном:  
Разить врага прямым, косоприцельным,  
И лобовым, и фланговым огнем,  
Чтобы очаг отчаянья и зла —  
Проклятье гитлеризма — сжечь дотла.  

❉❉❉❉

Год

Зеленым листьям наступил конец.  
В предчувствии грядущего мороза  
Уже поникла юная береза,  
Бледна, как необстрелянный боец.  
Зато рябина, с пурпуром в петлицах,  
Не в первый раз мороза не боится.  

❉❉❉❉

А на Неве ни шороха, ни плеска,  
И город ало-черно-золотой  
В ней отражен с венецианским блеском,  
С поистине голландской чистотой.  
Но наяву насколько он живей  
В исконной русской прелести своей!  

❉❉❉❉

Он все такой же, как и до войны,  
Он очень мало изменился внешне.  
Но, вглядываясь, видишь: он не прежний,  
Не все дома по-прежнему стройны.  
Они в закатный этот час осенний  
Стоят, как люди после потрясений.  

❉❉❉❉

Один кровоточит кирпичной раной,  
Тот известковой бледностью покрыт,  
Там вылетели окна из орбит  
(Одно из них трепещет, как мембрана).  
А там неузнаваема, как маска,  
Окисленная порохом окраска.  

❉❉❉❉

Осколок у подъезда изувечил  
Кариатиды мраморную грудь.  
Страдания легли на эти плечи  
Тяжелым грузом — их не разогнуть.  
Но все же, как поддержка и защита,  
По-прежнему стоит кариатида…  

❉❉❉❉

На Ленинград, обхватом с трех сторон,  
Шел Гитлер силой сорока дивизий.  
Бомбил. Он артиллерию приблизил  
Но не поколебал ни на микрон,  
Не приостановил ни на мгновенье  
Он сердца ленинградского биенье.  

❉❉❉❉

И, видя это, разъяренный враг,  
Предполагавший город взять с разбега,  
Казалось бы, испытанных стратегов  
Призвал на помощь он: Мороз и Мрак.  
И те пришли, готовые к победам,  
А третий, Голод, шел за ними следом.  

❉❉❉❉

Он шептуном шнырял из дома в дом,  
Ныл нытиком у продуктовой кассы.  
А в это время рос ледовой трассы  
За метром метр. Велась борьба со льдом.  
С опасностью, со смертью пополам  
Был доставляем хлеба каждый грамм.  

❉❉❉❉

И Ладога, как птица-пеликан,  
Самопожертвования эмблема,  
Кормящая птенцов самозабвенно,  
Великий город, город-великан,  
Питала с материнскою любовью  
И перья снега смешивала с кровью.  

❉❉❉❉

Не зря старушка в булочной одной  
Поправила беседовавших с нею:  
«Хлеб, милые, не черный. Он ржаной,  
Он ладожский, он белого белее.  
Святой он». И молитвенно старушка  
Поцеловала черную горбушку.  

❉❉❉❉

Да, хлеб… Бывало, хоть не подходи,  
Дотронуться — и то бывало жутко.  
Начнешь его — и съешь без промежутка  
Весь целиком. А день-то впереди!..  
И все же днем ли, вечером, в ночи ли,  
Работали, учились и учили.  

❉❉❉❉

Студент… Огонь он только что раздул.  
Старательно распиленный на чурки,  
Бросает он в него последний стул.  
А сам перед игрушечной печуркой,  
На корточках (пусть пламя припечет)  
Готовит он очередной зачет.  

❉❉❉❉

Старик профессор… В клетчатом платке  
Поверх академической ермолки,  
Насквозь промерзший, с муфтой на шнурке,  
С кастрюльками в клеенчатой кошелке.  
Ему бомбежка путь пересечет,  
Но примет у студента он зачет…  

❉❉❉❉

Тяжелый пласт осенней темноты  
Так угнетал порой невыносимо,  
Что были двадцать граммов керосина  
Желанней, чем в степи глоток воды.  
О, только бы коптилка не погасла!..  
Едва горит соляровое масло.  

❉❉❉❉

И все же не погас он у меня,  
Сосущий масло марлевый канатик,  
Мерцающее семечко огня.  
Так светит иногда светляк-фанатик  
И чувствует, что он по мере сил  
Листок событий все же озарил.  

❉❉❉❉

Я знаю, что в грозовой этой чаще  
Другим удастся осветить крупней  
Весь этот год, вплоть до его корней.  
Но и светляк был точкою светящей,  
И он в бореньях тьмы не изнемог.  
Он бодрствовал. Он сделал все, что мог.  

❉❉❉❉

И Муза, на сияние лампадки  
Притянутая нитью лучевой,  
Являлась ночью, под сирены вой,  
В исхлестанной ветрами плащ-палатке,  
С блистанием волос под капюшоном,  
С карандашом в руке неустрашенной.  

❉❉❉❉

Она шептала пишущим: «Дружок,  
Не бойся, я с тобой перезимую».  
Чтобы согреть симфонию Седьмую,  
Дыханьем раздувала очажок.  
И головешка с нежностью веселой,  
Как флейточка, высвистывала соло.  

❉❉❉❉

Любитель музыки! Пожалуй, в ней ты  
Увидел бы, в игре ее тонов  
И впрямь порханье светлых клапанов  
По угольному туловищу флейты,  
И то, как, вмиг ее воспламеня,  
По ней перебегает трель огня.  

❉❉❉❉

С электролампой, в световом овале,  
Входила Муза в номерной завод  
Под сумрачный, оледенелый свод,—  
Там Стойкостью ее именовали…  
И цех, где было пусто, как в соборе,  
Вновь оживал. Все снова были в сборе.  

❉❉❉❉

Все нити и лучи сходились к ней,  
От одиночных маленьких сияньиц  
До величавых заводских огней,  
Бросавших блики на снарядов глянец.  
И каждый отблеск радовал сердца  
И производственника и бойца.  

❉❉❉❉

Бывало, Муза днем, в мороз седой,  
Противовесом черной силе вражьей,  
Орудовкой, в берете со звездой,  
Стояла у Канавки у Лебяжьей  
И мановеньем варежки пунцовой  
Порядок утверждала образцовый.  

❉❉❉❉

В апреле Муза скалывала лед.  
Ей было трудно. Из-под зимней шапки  
Росинками блестит, бывало, пот.  
Ей в руки бы подснежников охапки…  
Но даже в старом ватнике — она  
Была все та же юная Весна,  

❉❉❉❉

Стремительна, прекрасна и строга.  
Крылатая!.. И рядом с Музой каждый  
И чувствовал и думал не однажды:  
«Чтобы вернее сокрушить врага,  
Я все отдам и даже бытие;  
О Ленинград, сокровище мое!»  

❉❉❉❉

Всегда, везде, в обличии любом,  
К любому причисляема отряду,  
Она была любовью к Ленинграду  
И верою в победу над врагом,  
Надеждою… Всего не перечесть:  
Такой она была. Была и есть!  

❉❉❉❉

Снова лето

В одиннадцать часов еще светло.  
Еще на западе, не улетая,  
Лежит заката алое крыло,  
И даже полночь будет золотая.  
Она уже в движенье привела  
Аэростатов легкие тела.  

❉❉❉❉

Луну с ее лебяжьим опереньем,  
Зеркально опрокинула в Неву.  
И соловей поет в кистях сирени:  
«Я счастлив, счастлив, я жив-жив, живу!»  
В самозабвении, без тени страха,  
Выводит трели маленькая птаха.  

❉❉❉❉

Вверху рычат германские моторы:  
«Мы фюр-рера покор-рные р-рабы,  
Мы превращаем гор-рода в гр-робы.  
Мы — смерть. Тебя уже не будет скор-ро».  
А соловей свое: «Я тут, я тут,  
Я жив, меня отсюда не сметут…»  

❉❉❉❉

Какой сегодня жаркий, жаркий день!  
С какою быстротой созрело лето!  
Еще немного — и ночная темь  
Начнет от круглосуточного света  
Неумолимо отрезать в пути  
Сначала ломтики, потом ломти.  

❉❉❉❉

С восьми утра до часу или двух  
Под деревом работаю, пишу там.  
Подобием мельчайших парашютов  
В саду летает тополиный пух.  
Мгновение — и воздух рассекло  
Пикирующей ласточки крыло.  

❉❉❉❉

Ее сынок, а может быть, и дочка,  
Топорща крылышки, глядит на мать.  
Птенцу и страх как хочется летать —  
И страшно оторваться от кусточка.  
Он смотрит на верхушки тополей,  
А мать ему: «Смелей, дитя, смелей!»  

❉❉❉❉

Под деревом еще один птенец,  
Ручонкою держась за край коляски,  
Колеблется… Решился наконец.  
Он делает шажок, не без опаски,  
От мамы ни на шаг не отходя,  
А та ему: «Смелей, смелей, дитя!»  

❉❉❉❉

Как много птиц и маленьких детей  
Опять щебечет в гнездах Ленинграда!  
О детский мир, цвети и не скудей  
В пределах комнат и в аллеях сада  
И после двух блокадных наших зим  
Чаруй нас возрождением своим!..  

❉❉❉❉

Восстановление

На стенах надпись: «Эта сторона  
Опаснее, чем та, в часы обстрела».  
Хотя и там вот только что гремело,  
И там опасность не устранена.  
И едкая пороховая мгла  
Всю улицу на миг заволокла.  

❉❉❉❉

Но тут же, по опасной стороне,  
Уже снуют строители, прорабы,  
Торопят архитектора: «Пора бы  
Начать ремонт хотя бы и вчерне».  
Чертят квадраты, конусы и кубы,  
Раздобывают доски, гвозди, трубы.  

❉❉❉❉

Все здание в изъянах и порезах,  
Во вмятинах и выбоинах. Но  
Ему подбавить извести, железа,—  
И снова станет на ноги оно.  
И обновленно, молодо и крепко  
Опять задышит лестничная клетка.  

❉❉❉❉

За штукатурами придет печник;  
А там стекольщик со своим алмазом,  
Окошко сантиметром уточнит,  
Еще разок проверит просто глазом,—  
И вспыхнет, ослепительный по силе,  
Кусок небес взамен фанеры синей.  

❉❉❉❉

Лежат повсюду бревен штабеля  
И ждут, чтоб превратили их в поленья.  
И в наших Цельсиях, по их деленьям,  
Стремясь уйти все дальше от нуля,  
Карабкается ртутный стебелек  
По градусам — он раньше так не мог.  

❉❉❉❉

И вот уж перед всем честным народом  
На бревнах — голосистая пила  
Опять свои частушки завела.  
А дедушка-топор, седобородый,  
Степенно, положительно и мерно  
Поддакивает: «Верно. Верно. Верно».  

❉❉❉❉

Как песня, все привольней и плавней  
Тепло распространяется по трубам.  
Горит береза… Столько жара в ней,  
Как будто комсомольцы-лесорубы,  
Своей энергией ее согрев,  
Повысили в сто раз ее нагрев.  

❉❉❉❉

И кран, где все, казалось, испито,  
Где не было уже ни капли жизни,—  
Оттуда вдруг мелодия как брызнет,  
Все выше, выше. И на верхнем «до»  
(Как эта нота радостно свежа!)  
До… пятого доходит этажа.  

❉❉❉❉

Взамен коптилок, плошек и лучинок  
Над письменным столом и над плитой  
Опять цветет огнем своих тычинок  
Электролампы венчик золотой.  
Да здравствует дающая нам ток  
Энергия, взрастившая цветок,  

❉❉❉❉

Бегущая по проводу, по стеблю!..  
Растенья в Ботаническом саду  
Чернели, точно в Дантовом аду.  
Теперь опять, дыханием колеблем,  
Уже растет, себя теплу вверяя,  
Лист будущего пальмового рая.  

❉❉❉❉

В бассейне, где иссяк водопровод,  
Куда носили воду литр за литром,  
Меж розовых кувшинок вновь плывет  
Громадный лист, похожий на палитру.  
Пиши, художник, кистью вдохновенной  
Развертыванье жизни сокровенной.  

❉❉❉❉

Уже монтажник занят важным делом —  
Восстановленьем заводских турбин.  
Уже на мраморном щите, на белом,  
Горит контрольной лампочки рубин.  
Вновь завоюет Ленинград по праву  
Свою энергетическую славу.  

❉❉❉❉

Его великолепные моторы,  
Турбины, двигатели, дизеля  
Опять начнут, о русская земля,  
Питать энергией твои просторы.  
И каждая машина, агрегат  
Гордиться будут маркой «Ленинград».  

❉❉❉❉

Войдемте в Летний сад. Он тих и пуст.  
Где статуи? Их тоже нет на месте.  
Осанка, мрамор плеч, улыбка уст —  
Все это скрыто — адрес неизвестен.  
Все это в подземелии, где мрак,  
Но где зато не угрожает враг.  

❉❉❉❉

Подобно хору греческих трагедий,  
Не умолкают пушек голоса.  
Но статуи… при мысли о победе  
У них, как у людей, блестят глаза.  
Поистине эпоху Возрожденья  
Напоминает это пробужденье.  

❉❉❉❉

И шепчет мраморная Терпсихора,  
Склонив над лютней юную главу:  
«Я знаю, я предчувствую, что скоро  
На сцене вновь волшебно оживу,  
Соединяя в образе едином  
Огонь страстей с прохладой лебединой».  

❉❉❉❉

И с чертежем и циркулем в руках  
Архитектура говорит: «Я жажду  
Опять трудиться для своих сограждан.  
Хочу для них воссоздавать в веках  
Не только крепости и бастионы,  
А здравницы, дворцы и стадионы».  

❉❉❉❉

«Я корабли по компасу веду,  
Я — Навигация, — раздался голос.—  
Я с бурями, туманами боролась.  
Мне в якорных цепях невмоготу.  
Но скоро я, поднявши якоря,  
Пойду в послевоенные моря».  

❉❉❉❉

Уже опять, с Искусством заодно,  
Науки начинают вторить музам.  
Уже открылось новых десять вузов,  
Уже в аудиториях полно,  
И видит с удовольствием декан,  
Что надо ставить стулья по бокам.  

❉❉❉❉

Уже ребята по дороге в школу  
На Невке видят молодой ледок.  
Уже готов уйти плавучий док,  
Чтоб уступить дорогу ледоколу.  
Картина поздней осени ясна,  
А нам все кажется, что нет — весна.  

❉❉❉❉

Все признаки. Всё на весну похоже.  
И шорох льда, и аромат реки,  
И маленькие эти огоньки  
По темным улицам в руках прохожих,—  
Весь город ими трепетно унизан:  
Канун Победы. Светлый праздник близок.  

❉❉❉❉

Любой район, часть города любая,  
Мосты, проспекты, парки, острова,—  
Везде звучат желанные слова  
По радио: «Противник отступает!»  
И мы приказы слушаем вождя,  
От гордости и счастья трепеща…  

❉❉❉❉

Еще артиллерийскими громами  
Чревато небо Пулковских высот.  
Еще в зловещей этой панораме  
Нет места для космических красот.  
Еще воронками глубоких ран  
Дымится Пулковский меридиан.  

❉❉❉❉

Но час придет. Не будет ни окопов,  
Ни пушечных, ни пулеметных гнезд.  
Мы вновь нацелим жерла телескопов  
По золотым ориентирам звезд.  
Опять прославим солнца торжество,  
Лучистую энергию его.  

❉❉❉❉

Да здравствует великий русский город  
С энергией, невиданной дотоль!  
Да здравствует энергия, в которой  
Спрессованы десятки тысяч воль!  
И навсегда, отныне и вовек,  
Да здравствует советский человек!  

❉❉❉❉

Ленинград  
Октябрь 1941-ноябрь 1943 г.  

❉❉❉❉