Старая пластинка

высоко, высоко сиди,

далеко гляди,

лги себе о том, что ждет тебя впереди,

слушай, как у города гравий под шинами

стариковским кашлем ворочается в груди.

ангелы-посыльные огибают твой дом по крутой дуге,

отплевываясь, грубя,

ветер курит твою сигарету быстрей тебя –

жадно глодает, как пес, ладони твои раскрытые обыскав,

смахивает пепел тебе в рукав, —

❉❉❉❉

здесь всегда так: весна не к месту, зима уже не по росту,

город выжал ее на себя, всю белую, словно пасту,

а теперь обдирает с себя, всю черную, как коросту,

добивает пленки, сгребает битое после пьянки,

отчищает машины, как жестяные зубы или жетоны солдатов янки,

остается сухим лишь там, где они уехали со стоянки;

россиянки

в курточках передергивают плечами на холодке,

и дымы ложатся на стылый воздух и растворяются вдалеке,

как цвет чая со дна расходится в кипятке.

❉❉❉❉

не дрожи, моя девочка, не торопись, докуривай, не дрожи,

посиди, свесив ноги в пропасть, ловец во ржи,

для того и придуманы верхние этажи;

❉❉❉❉

чтоб взойти, как на лайнер – стаяла бы, пропала бы,

белые перила вдоль палубы,

голуби,

алиби –

больше никого не люби, моя девочка, не люби,

шейни шауи твалеби,

let it be.

❉❉❉❉

город убирает столы, бреет бурые скулы,

обнажает черные фистулы,

систолы, диастолы

бьются в ребра оград, как волны,

шаркают вдоль туч хриплые разбуженные апостолы,

пятки босые выпростали,

звезды ли

или кто-то на нас действительно смотрит издали,

«вот же бездари, — ухмыляется, —

остопездолы».

❉❉❉❉

что-то догнивает, а что-то выжжено – зима была тяжела,

а ты все же выжила, хоть не знаешь, зачем жила,

почему-то всех победила и все смогла –

город, так ненавидимый прокуратором, заливает весна и мгла,

и тебя аккуратно ткнули в него, он пластинка, а ты игла,

старая пластинка,

а ты игла, —

засыпает москва, стали синими дали,

ставь бокал, щелчком вышибай окурок,

задувай четыре свои свечи,

всех судили полгода,

и всех оправдали,

дорогие мои москвичи, —

и вот тут ко рту приставляют трубы

давно почившие

трубачи.

❉❉❉❉