Лев Толстой и Ваня Дылдин

Подмастерье

Ваня Дылдин

был

собою

очень виден.

Рост

(длинней моих стишков!) —

сажень

без пяти вершков.

Силища!

За ножку взяв,

поднял

раз

железный шкаф.

Только

зря у парня сила:

глупый парень

да бузила.

Выйдет,

выпив всю пивную, —

переулок

врассыпную!

Псы

и кошки

скачут прытки,

скачут люди за калитки.

Ходит

весел и вихраст,

что ни слово —

«в морду хряст».

Не сказать о нем двояко.

Общий толк один:

— Вояка!

❉❉❉❉

* * *

❉❉❉❉

Шла дорога милого

через Драгомилово.

На стене —

бумажный лист.

Огорчился скандалист.

Клок бумаги,

а на ней

велено:

— Призвать парней! —

«Меж штыков острых

Наш Союз —

остров.

Чтоб сломить

врагов окружие,

надобно

владеть оружием.

Каждому,

как клюква, ясно:

нечего баклуши бить,

надо в нашей,

надо в Красной,

надо в армии служить».

С огорченья —

парень скис.

Ноги врозь,

и морда вниз.

❉❉❉❉

* * *

❉❉❉❉

Парень думал:

— Как пойду, мол? —

Пил,

сопел

и снова думал,

подложив под щеку руку.

Наконец

удумал штуку.

С постной миной

резвой рысью

мчится

Дылдин

на комиссию.

Говорит,

учтиво стоя:

Убежденьями —

Толстой я.

Мне война —

что нож козлу.

Я —

непротивленец злу.

По слабости

по свойской

я

кровь

не в силах вынести.

Прошу

меня

от воинской

освободить повинности.

❉❉❉❉

* * *

❉❉❉❉

Этаким

непротивленцам

я б

под спину дал коленцем.

❉❉❉❉

* * *

❉❉❉❉

Жива,

как и раньше,

тревожная весть:

— Нет фронтов,

но опасность есть!

Там,

за китайской линией,

грозится Чжанцзолиния,

и пан Пилсудский в шпорах

просушивает порох.

А Лондон —

чемберленится,

кулак

вздымать

не ленится.

Лозунг наш

ряду годов:

— Рабочий,

крестьянин,

будь готов!

Будь горд,

будь рад

стать

красноармейцам в ряд.

❉❉❉❉